Он трётся о мою толстовку щекой.
Всё вдруг становится просто и понятно. Я говорю:
— Твоё дело — менять мир, делать его лучше. Что-то глобальное, такое, что не сразу охватишь разумом. Что-то великое. А моё — малая малость — не дать скатиться на дно одному ничем не виновному, никому больше не нужному человеку.
— Справедливо.
Жаль, целоваться с парнем, которому подбили нос, вовсе не приятно и не романтично. Зато интересно слушать его спокойный, уверенный голос. Его мечты и планы, простые, как три копейки. Вернуться домой, закончить колледж, институт, стать независимым от родителей. Сделать что-то такое, чтобы твоя жизнь прошла не зря. Сделать для всех. Даже для тех, кто не заслуживает. Не из-за них, из-за себя.
Уйти тем вечером было сложней в разы. Еле себя заставила.
В комнате Светка с Олей играли в карты и грязно матерились. Обе выглядели раздражёнными и довольными одновременно.
Подмигнула им.
— Как твоё свидание? — поинтересовалась Оля, пытаясь заглянуть в Светкины карты. Я пожала плечами и рухнула на кровать.
Полночи лежала без сна и смотрела в потолок.
Это всё так серьёзно, что где-то глубоко внутри страшно. Очень страшно.
Я выросла, теперь уже совсем. Встретила его. Заглянула вперёд. Увидела то, что можно построить вдвоём. А если испугаться, то ничего этого не будет. Вот она — взрослая ответственность, и от этого ещё страшней.
Я изменилась.
* * *
Целый день прошёл, словно постановка на театральной сцене. Какие-то действия, какие-то люди, прописанные автором диалоги — всё строго по регламенту. Я завтракала, работала, ходила ногами, говорила ртом и только голова не думала, полная страхом, предвкушением и решимостью. Я ведь никогда не сдаюсь.
Только после ужина удалось спрыгнуть со сцены вниз, в зрительный зал, выйти из знакомого сценария, чтобы отправиться к нему. Уже не прячась, наверняка все знают. И пусть.
Когда я пришла, впервые за все вечера на чердаке было пусто.
Это нагнало на меня жуткого ужаса!
Что случилось? Передумал? Бросил? Врал? Играл?
Почему он не пришёл? Решил, хватит с него? Может, это с ним должны возиться, а не он?
Верится с трудом.
Два глубоких вдоха и выдоха. Ничего не может быть так просто. Нужно подумать, поискать… И правда, на стуле, где всегда сидел Лёва, белел сложенный пополам альбомный лист. Несколько строчек, написанных чётким, мелким почерком.
Я села на этот же стул, сжала на всякий случай зубы — мало ли к чему готовиться, и прочитала:
«Я не смог уйти вчера вслед за тобой. Остался ещё часа на два, опоздаю к отбою. Хотя, чего уж там, опоздаю — слабо сказано, я вернусь не раньше полуночи, к этому времени меня обыщутся. Значит, накажут, ведь даже меня наказывают, если слишком наглеть. Значит, завтра я не смогу прийти. Надеюсь, ты расстроишься, что мы не увидимся. Я расстроюсь. Но это ненадолго — дня на три максимум. И я приду. Ты меня дождёшься?»
