Зоя поправила укладку косы на затылке, распрямилась.
— Как секретарь парторганизации, я пришла вам сказать: поезжайте поскорее в область, берите направление, потом в райздрав, а потом в райком. Дрожжина, секретарь, уже звонила и спрашивала: что, говорит, у вас за партизанка объявилась?
— Так и сказала — партизанка?
— Так. А ведь похоже.
— Пожалуй…
— И без зарплаты скоро останемся. Хорошо, есть чеки, еще Михаил Клавдиевич подписал.
— Да, я об этом и не подумала. Надо ехать в Новоград.
Едва они закончили разговор, вбежала Лизка Скочилова, выпалила, как с перепугу:
— Долгушина собралась уходить!
— Уходить? Как это уходить?
— Муж ей одежду привез… Ну, она оделась…
— Что за шутки, Лиза?
— Да никакие не шутки, Надежда Игнатьевна. Тут у нас такое бывает. Придешь на дежурство, а больной или больного и след простыл. Огороды приспели, страда, капусту рубить… А теперь вот сенокос.
— Позови мужа. Он еще здесь?
— Здесь.
Вскоре к окну кабинета главного врача, путаясь костылями в высокой траве, приковылял Долгушин.
— Заходи в кабинет, Алексей. Что же через окно поведем разговоры?
Инвалид нервничал: костыли его громко стучали в коридоре. Не успел он войти и сказать слова, как услышал тихое, но властное:
— А еще солдат-гвардеец!
Надя увидела, как руки Долгушина вытянулись вдоль костылей, а подбородок вскинулся. Ага, в нем еще жив солдат! Но тотчас он опомнился, сказал с укором:
— Надежда Игнатьевна, да вы что? Какой я солдат?
— Ты где был ранен? Под Харьковом? Так… Тебя кто вынес с поля боя? Санитар? Ах, земляк! Если бы не вынес, каюк бы тебе. Так? А ты вот бойца бросаешь на поле боя. Непонятно, какого бойца? Жену свою, Дарью. Увезти ее домой — все равно что бросить под огнем врага раненого друга. Она еще не окрепла, рана еще не закрылась, а ты ее домой.
— Надежда Игнатьевна… Да разве в войну в таком виде работали? На карачках ползали, а она благодаря вас все же встала. Хоть ребят будет дозирать. Совсем оголодали, малые.
— Ты солдат, Долгушин! А солдат должен все понимать с полуслова.
— Какой я солдат! — опять отмахнулся Долгушин.
— Ты солдат и никогда, никогда не перестанешь им быть, как и я никогда не перестану быть военным врачом. К твоему сведению, я майор медицинской службы…
— Надежда Игнатьевна…
— Всё, Долгушин! А если по-человечески, ты меня обидел.
— Надежда Игнатьевна, да я скорее последнюю ногу заложу, чем вас обижу. Да вы не знаете…
— Тогда иди! И больше здесь не бесчинствуй.
— Обещаю… — после молчания проговорил Долгушин. — Хотя, поверьте, Надежда Игнатьевна, дома ей покойней было бы, при семье. Здесь она только мается.
