— Не встать… Проклятие… — простонал Михаил Клавдиевич, хватаясь за спину и опускаясь на лежанку.
Надя направилась к двери, главный врач крикнул сорвавшимся голосом:
— Вы… вы оперировали когда-нибудь?
Она не ответила, вышла. Вслед за ней, отставая на полшага, шла Зоя Петровна. «Хорошо, — отметила Надя о ней, — видно, побывала на войне или в госпиталях поработала. Быстро справилась с собой, теперь ни капельки растерянности. Бывала в переплетах…»
— Воевала, Зоя… Петровна?
— Воевала. В медсанбате, на Калининском. А вы к нам главным? Так я поняла?
— Да.
— Ждем, ждем главного, и давно. Отчаялись дождаться.
Они пересекли поляну. Надя чувствовала, как трава мешала идти, упруго сопротивляясь, будто вода.
«Реку перебегаю, зеленую реку, — думала она, отвлекаясь. — Перебегаю, а брод где? Как все нескладно получается. Неприлично с бухты-барахты лезть в дело, а как быть? Только бы не перитонит. А если прободение — тогда все». И спросила:
— Долгушину вы знаете, Зоя? У нее есть дети?
— Как же! Несчастная семья. Муж вернулся инвалидом, без руки, без ноги. Не успели год прожить: ребенок. Ездила принимать. Четвертый, сын, в голодное-то время… Она с травы да жмыха после войны никак не опамятуется, едва отдышалась. А сын крепенький родился, чертенок, а только не заложено в нем, чему полагается быть, вот и липнут разные болячки. С контроля у нас не сходит. А она любит ребят, вроде даже не по-деревенски.
— Не по-деревенски?
— Ну да. В деревне ведь как? Выродят, выпустят, а вырастай как хочешь.
— Где больная?
— В палате.
— Халат, пожалуйста.
— Сейчас, попробую найти.
— Нет запасных халатов?
— Откуда же они? Сами шьем из старых простыней.
— Хорошо, надену свой. А стерильный найдется?
— Попортился автоклав…
— Вывесите мой на солнце, а мне какой-нибудь дайте для осмотра.
— Возьмите мой.
— А кто со мной будет, если не вы? Где история болезни?
— Я пришлю операционную сестру, она будет с вами. Умеет делать все.
Зоя сняла свой халат, помогла Наде надеть его: халат был тесноват, и врач выглядела девушкой в одежде подростка. Зоя взяла ее халат и вышла. Завязав тесемки на коротких рукавах, Надя присела на топчан, взяла руку больной. Рука была холодная, пульс едва прощупывался. Лицо все бледное, в холодном поту. Измерила давление: низкое.
— Как вы себя чувствуете?
Больная молчала, лишь кончик языка скользнул по синим губам — у нее уже не было сил облизать их.
Послышались шаги, кто-то вошел. Над Надиным ухом раздался низкий женский голос:
