— Я сейчас…
Надя вышла, и опять круглая, вся в луговых цветах, поляна легла перед ней, нет, не легла, а как бы закружилась. Она стала разглядывать одно строение за другим, а поляна и в самом деле кружилась, показывая ей все, что тут было. Два одинаковых дома с широкими окнами — должно быть, стационар больницы, а тут лечебные кабинеты, операционная — самый светлый, самый чистый уголок, какой только можно представить. Операционная — зеркало любой больницы. Больница начинается с нее. А тот двухэтажный дом — живой, и этот. А там свободное местечко, круг не замыкается. «Тут будет мой дом, — подумала она с веселостью, которая вновь вернулась к ней. — Для полноты картины этого домика как раз не хватает. Окна будут выходить на поляну, назовем ее поляной цветов, и еще в сторону тех трех дубов… Да, что он там долго копается?» — вспомнила она про Михаила Клавдиевича, и лицо ее, чуть порозовевшее от солнца и ветра, вновь замкнулось, построжало. Тут она увидела вышедших из амбулатории больных, двух женщин в длинных, до земли, сарафанах и темных платках вокруг шеи и старика с палкой. Старик приложил к глазам ладонь, взглянул на солнце, поправил затасканную армейскую фуражку с черным околышем, должно быть подарок сына-артиллериста, и закостылял вслед за женщинами. Через поляну в стационар пробежала девушка в белом халате, оглянулась на Надю, приметливо поглядела. У девушки были пышные золотистые волосы, гордо посаженная голова на высокой шее, обозначившиеся под белым халатом сильные бедра. Красные босоножки при каждом ее шаге то исчезали, то выныривали из травы.
«Какие разные, — подумала Надя, вернувшись взглядом к тем двум женщинам и старику, которые шли между домами к лесу. — Те как тени, а эта вроде соткана из солнца. Интересно, кто эта девушка?»
Пегая худая лошадь протащила телегу с ящиками и кадушкой, прикрытой клеенкой, — продукты — и остановилась у низкого здания. Должно быть, склад с погребом, а рядом кухня. Бренча самокатами и улюлюкая, промчались по поляне мальчишки.
Михаил Клавдиевич позвал ее, и она вернулась в его комнату.
— Что ж, коллега, хотя я и болен…
— Меня звать Надежда Игнатьевна… — снова напомнила Надя. Старик был в свитере домашней вязки и довольно опрятных брюках.
— Надежда Игнатьевна, Надя, — повторил Михаил Клавдиевич, как бы запоминая. Ему не нравилась жестковатость в характере девушки, вроде неприязнь, которую он улавливал, а она не собиралась ее скрывать. — Где мы побеседуем? У меня в кабинете? Позвольте узнать, что вы собираетесь предпринять в первую очередь? Что касается меня, я хотел бы поскорее развязаться со всем этим… — Он кивнул на окно, указывая на больницу.
