Homo ludens | страница 24



Я есть закрытый рецензент,
Необходимый элемент,
Чтобы книга увидала свет.
Умею так подать совет,
Чтоб не сказать ни «да», ни «нет»,
Только в этом, верьте мне, секрет.
И проза, и проза, и про запас держу я мненье.
Чтоб роза, чтоб роза, чтоб розабраться не смогли.

Тут вступала Вера Степанченко, Второй К:

А я открытый рецензент,
Досочиню в один момент
Все, что автор недосочинил.
Допустим, пьеса ни на грош,
Пишу, что замысел хорош,
Что герой умен, пригож и мил.
И поза, и поза, и позабывши стыд, хвалю,
Дерьмоза, дерьмоза, дерьмо за мрамор выдаю.

И тут опять Вадим Соколов, Третий К:

И я рецензии пишу,
Рублю, кромсаю и крошу,
Чтобы автор мой невзвидел свет.
Давить, запугивать, стращать,
Хамить, тащить и не пущать –
Вот мои забавы с детских лет.
Пероза, пероза, перо за пазухой храню,
Спиноза, спиноза, спи, но запомни – я не сплю!

Теперь даже трудно себе это представить. 1949 год. Идет борьба с космополитизмом. Мы пропагандируем «замечательные традиции великого русского народа как наиболее выдающейся нации из всех наций, входящих в состав СССР». Агитпроп ЦК публикует «План мероприятий по усилению антиамериканской пропаганды». Начинают глушить «Голос Америки», нашего недавнего союзника. А в нашем Ансамбле царит полная свобода. Мы издеваемся над советскими стереотипами, аудитория хохочет, начальство доброжелательно улыбается. В чем секрет?

Все очень просто: это у себя и для своих. Наши тексты нигде не публиковались, наши представления не транслировались по радио – хотя я не сомневаюсь, что и тексты, и магнитофонные записи представлений попадали куда следует, возможно, и сейчас там хранятся.

Да, это была разрешенная микросвобода, но для нас она была несколькими годами счастья.


Владимир и Ирина Паперные, Баковка, 1950-е. Архив семьи Паперных


Ирина Паперная

Зяма, дети и «Собаковка»[7]

5 апреля 1919 года в семье Самуила и Иты Паперных родились близнецы Борис и Зиновий. Борис, мой папа, прожил недолгую жизнь. Он окончил Академию связи, когда началась война. Близнецы восприняли сообщения о начале войны с юношеским восторгом. Дедушка Шмилик рассказывал, что пришел удрученный домой и увидел такую картину: Боря и Зяма кидались подушками друг в друга, пух летел во все стороны, а они гоготали: разобьем этих подлых фрицев, ура-ура![8]

У Бори была бронь, но он ушел воевать. И погиб в феврале 1942 года где-то под Смоленском, не дожив двух месяцев до своего 23-летия. Когда моя мама смотрела фильм «Летят журавли», она всегда рыдала навзрыд. Мамочка осталась вдовой в 19 лет.