Джон вышел из комы через восемь дней после аварии.
– Это воистину чудо, – прошептала в ухо моей жене старшая медсестра.
Мариса крепко обняла меня, и я не мог ее отпустить. Это было, как если бы он просто проснулся как обычно: он просто открыл глаза и спросил, где он. В слезах Жанет объяснила, что он попал в аварию, но Джон сказал, что он ничего не помнит. Ему нужен был отдых, так что все, что мы делали, так это целовали его и сидели рядом с кроватью.
Доктор Энжел сказал нам, что Джон почти точно лишится ноги от колена ниже.
– Точно нет! – ответил мой сын решительно.
Доктор Энжел поднялся и вышел. Весь оставшийся день он не говорил с Джоном.
В тот вечер Джон попросил нас рассказать про аварию.
– Я хочу знать, что произошло с моей ногой, – его решимость была обезоруживающей.
Это был мальчик, которого я знал и любил и которым я гордился! Я рассказал ему, что случилось, что восемь дней назад его переехала машина на большой скорости. Когда он это услышал, он тут же перебил меня и сказал, что вспомнил, как его слепит свет фар машины, несущейся на него. А после все помутнело, он не мог вспомнить что-либо еще и поэтому хотел, чтобы я ему рассказал.
Мы напрасно решили, что раз Джон пришел в сознание, значит он скоро поправится. Доктор Энжел отвел нас в сторону и пояснил, что у Джона на ноге гангрена. Если мы не решимся что-либо сделать быстро, мы рискуем всем его телом. Джон не поменял решение. И теперь его ответ был «нет». Даже священник, который приходил к нему каждый день, и медсестры, наблюдавшие его, были не в состоянии заставить его передумать.
Как-то раз днем хорошо одетый молодой человек с кейсом в руке пришел с визитом. Ему было двадцать шесть лет, он был полицейский, он был приглашен больницей для нас. Он сказал, что попал в дорожную аварию несколько лет назад. Его ногу размолотило между мотоциклом и машиной, и было необходимо ее ампутировать. Он закатал брючину и показал протез, чтобы мы убедились, что можно ходить нормально даже после операции.
– Могу я поговорить с вашим сыном наедине? – спросил он. Мы согласились.
Он оставался у Джона примерно с час, а когда он попросил нас зайти, то складывал разные протезы, разложенные на кровати, обратно в кейс.
– Я пояснил вашему сыну, что потеря ноги – это не конец всего, это лишь начало чего-то другого, – сказал он, закрывая кейс. Он, улыбаясь, пожал нам руки и тихим голосом посоветовал нам не говорить ничего про ногу, пока Джон сам не заговорит о ней.
