А все потому, что однажды Марьванна сорвала Генке отработку стыковки и спуска пилотируемого корабля. В качестве краш-манекена в ржавое старинное корыто по приказу властного жестокого Генки посадили мелкого шибздика и спустили и крыш гаражей по трубам теплотрассы. Шибздик орал, корыто гремело, летя в неизвестность и, скорее всего, в реанимацию.
Тут бы и конец настал пробнику пилота, но словно из-под земли вынырнувшая Марьванна на полном ходу настигла и с нечеловеческой силой остановила корыто, набравшее нехилые, как боб на обледеневшей трассе, скорость и массу. Легче остановить на скаку коня, чем шибздика в корыте.
А затем, рыкая словно чужой или хищник, бесстыдно и дерзко разорвав новую юбку до самого пояса, на каблуках, она исступлено гналась за перепуганным Генкой по крышам гаражей и догнала, вследствие чего Генка, чемпион школы по бегу, получил психологическую травму на всю жизнь.
Он был больше не сильнее и отважнее всех.
После того, как дикая неукротимая Марьванна, вопящая, как Тарзан на лианах, силой стащила его с гаражей, и, бесстыдно мелкая обнаженным бедром, за ухо протащила по всей улице, Генка утратил свое гордое звание альфа-самца, и долго реабилитировался дикими выходками перед своей скептически настроенной космической командой.
…Теперь, значит, ВДВ и шоу трансвеститов… Какая причудливая фантазия была у Генки!
— Атас, братва! — прогорланил загнанный в угол Генка могучим, как рев оленя, голосом. — Горгона!
Ее старое школьное прозвище вовсе вывело Марьванну из старческого оцепенения, она снова ощутила драйв, на губах — привкус паров нагретого на солнце гаражного рубероида, приятно подающегося под каблуками ее туфель.
— Кобылкин? — ахнула Марьванна, вглядевшись в еще одно «девичье» перепуганное лицо. — Звёздный? Кацман?!?!?!
Стройный изящный Кацман не ответил. Только застенчиво поправил на интеллигентном носу тонкую оправу очков, и Марьванна поняла, что, наверное, зря тогда остановила его несущийся к краху боб… Словом, вся космическая команда была тут, и даже пробник пилота — тоже. Но сейчас эти перепуганные ряженые мужики были не ее учениками, а она — не их учителем, и, наверное, пришло время поквитаться. Поистине адская улыбка раздвинула губы Марьванны, и она со свистом полоснула ремнем Кацмана по ногам, мстя за все годы школьной жизни чудесной.
— Остолопы! — проревела она, подражая Халку, выгибаясь в своем желудочном неудержимом яростном хохоте. — Неучи! Лентяи!
