- Я не могу обещать, что тайфа будет щедр и благосклонен, даже если ты проводишь меня к своему народу, — предупредила я, не дожидаясь наводящих вопросов. — Но мой господин мудр и справедлив… — «…на свою голову», — едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. — К тем, кому и впрямь нужна его помощь.
Тагельмуст мешал считывать выражение лица, но уже по глазам можно было определить, что с предложением я крупно промахнулась.
- Мне не нужна помощь от оседлого, — презрительно отозвался Камаль, не дав мне договорить. — Я хочу твой меч.
Я с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу.
Великий переговорщик и дипломат, тьфу! Меч же висел с того же бока, где стоит клеймо! А маг, должно быть, с одного взгляда определил, что плетение на клинке уникально…
И, в общем-то, мог с чистой совестью подкрасться ночью к молоху, срисовать себе плетение и спокойно переждать бурю в оазисе. А меч потом заговорить свой, благо Камаль явно предпочитал работать с более длинными и тяжелыми клинками, нежели Рашед. Разве что решил не портить глаза, вычерчивая плетение при свете факела?..
Что-то все равно не вязалось.
- Меч по приказу моего господина назначен в подарок Свободному племени в обмен на службу, — я покачала головой.
Камаль нахмурился, но никаких дурацких вопросов в духе «да чтобы Свободные согласились служить оседлым?!» задавать не стал. А я чуть склонила голову набок и сощурилась, впервые позволив себе внимательно рассмотреть его вблизи.
Первое, за что цеплялся взгляд, — фигура: высокий в сравнении с местными рост, крепкие плечи и длинные ноги — Камаля с пеленок растили именно как воина, не рассматривая других вариантов. Оттуда эта текучая, почти звериная манера движения, оттуда привычка выбирать позу так, чтобы в любой момент можно было вскочить и схватиться за мечи…
…мечи тоже хороши. Не то чтобы я была таким уж знатоком, но они буквально кричали о редком мастерстве кузнеца и отличной дорогой стали.
И ткань тагельмуста стоила, должно быть, немногим меньше. Краска почти не выцвела, несмотря на месяц под палящим солнцем пустыни, и до сих пор немного пачкала лицо — за яркими складками проглядывала синеватая полоска кожи.
А кожа — куда светлее, чем можно было бы ожидать от кочевника, — выдавала примесь северных кровей. Арсанийцы никогда не брезговали рабынями — но детей от них оставляли лишь в том случае, если они появлялись на свет с магическим даром.
Мне не повезло. Зато Камалю природа, казалось, отмерила силы за двоих, и по жизни ему сопутствовала удача — до определенного момента, как это обычно с удачей бывает.
