И совершенно ни к чему сейчас снова начинать терзаться любопытством!
В сам район Свамп Холлоу автомобильную дорогу даже не пылись проложить: в сезон дождей северная окраина стабильно уходила под воду, и все, на что хватило средств администрации, — это десяток узких бетонных плит, брошенных на пешеходную тропу, чтобы она не заросла с концами. Машину пришлось оставить на стоянке у небольшого магазинчика, который, словно стела, отмечал границу между более-менее респектабельными кварталами и гетто, где жили неблагополучные семьи. Джейден заметно нервничал, запирая свою щегольскую хромированную красотку, и я, не сдержав смешок, бросила под колеса оберег из кошачьей шерсти, скатанной в комочек.
- Что это? — моментально насторожился глазастый скульптор и едва не шарахнулся, когда виверровый рыболов решил одарить «оберегом» еще и его штаны, щедро мазнув пятнистым боком по его ногам.
- Кошка линяет, — с непроницаемым лицом отозвалась я и решительно направилась к нестройным рядам маленьких тростниковых хижин.
Те, что стояли ближе к магазинчику, выглядели еще более-менее пристойно, но чем больше мы удалялись, тем страшнее становились постройки. Покосившиеся, подгнившие, постепенно уходящие под землю, откровенно заброшенные… бетонные плиты быстро закончились, и под ногами бодро зачавкала соленая болотная грязь, сквозь которую то здесь, то там проглядывали острые пики пневматофоров: мангровая роща спешила отвоевать территорию, и жалкие попытки людей сохранить свою землю проваливались раз за разом. Иногда — вместе с людьми: оступившийся Джейден с нецензурным возгласом ушел по колено в зеленовато-коричневое месиво в стороне от тропинки. Я проглотила с десяток острот, но кошка была отнюдь не так великодушна и громогласно захохотала — и именно это, кажется, и спасло нас от повышенного внимания местных жителей. Пощипать наивных чужаков, сунувшихся в гетто, было святым делом, — но не когда их сопровождает виверровый рыболов с когтями нараспашку!
Джейден выкарабкался из бочага и горестно вздохнул: густая болотная грязь украсила его высокими зеленовато-коричневыми «сапогами» и теперь чавкала в ботинках, а спасти тонкие льняные брюки уже не представлялось возможным. Я не прониклась сочувствием только потому, что как раз отыскала хижину Нарит, — пустую, отсыревшую и, очевидно, не первый день заброшенную.
Запах ориума выветрился, и теперь внутри царило специфическое амбре мангровых болот: гниение, отсыревшее дерево, соль и рыба так шибали в нос, что сперва слезы наворачивались, а потом обоняние капитулировало вовсе. Зато в игру вступало зрение, свыкшееся с неуютной темнотой, и становилось ясно, что Нарит жила, пожалуй, даже беднее, чем все остальные обитатели северной окраины Лонгтауна.
