Филетер едва успел прыгнуть на борт отчаливавшей от набережной боевой пентеры[5]. Вечером он уже в Эфесе, на следующий день — в Сардах. А здесь начинается одно из чудес Персидского царства, созданное Дарием I: государственная почтовая дорога до Суз с ее многочисленными станциями, на которых путника всегда ожидают готовые в путь подставы. Требовалось всего десять дней для того, чтобы депеша великого царя могла преодолеть чудовищное расстояние в пятнадцать тысяч стадии. И это несмотря на широкую петлю, которую дорога делает, огибая северную Фригию и Каппадокию. Но Филетеру не нужно было скакать верхом до Суз. Он мог свернуть уже в Арбеле и по той же дороге, которой прошла армия Александра после битвы при Гавгамелах, промчавшись через Опию и Ситтаку, попасть прямо в Вавилон.
Он прибыл туда в ночь с 17 на 18 десия. Пусть ты загнал по дороге больше дюжины лошадей, но ты вовремя прибыл, оправдав доверие царя.
Ночь, словно темно-синее бархатное покрывало, опустилась над землей. Огромные двойные стены возвышаются среди этой тьмы. Одурманивающие запахи доносятся из садов Семирамиды. Мрачно и угрюмо, словно недобрый глаз, светится на самой вершине башни Бэла темно-красный огонь. Но на главных улицах, как среди бела дня, толчется народ. Торговцы фруктами, цветами, вином, необычными экзотическими товарами, людьми — девицами и молоденькими мальчиками, — а среди них видавшие виды солдаты и матросы Александра и десятки тысяч робких и в то же время алчных и похотливых новобранцев, которые за последние недели заполнили весь Вавилон. Бывшие такими прочными границы между греками и варварами, между Западом и Востоком перепутались, с тех пор как победители пришли в эту страну, в этот город. Греки, македонцы и фракийцы стали наполовину азиатами; персы, мидийцы, армяне и сирийцы — наполовину эллинами.
Вавилон объединил и примирил их общим для всех стремлением к наживе и сладострастию. Настал новый век, имя которому дал Александр. Его путь к величию, уже начался, но впереди еще более великие победы. Никто не сомневается в этом, за исключением лишь халдейскиx жрецов-звездочетов. Но тихи, слишком тихи их слова, и тонут они в гуле голосов тех людей, которым принадлежит Греция и Азия, а завтра будет принадлежать и мало кому известный Скифский север, и Африка. И Аравия, и Европа вплоть до столбов Геракла.
Точно об этом никто ничего не знает. Но каждый чувствует, что готовится нечто неслыханно важное.
