— Тюхе будет рядом с нами так же, как она всегда стоит рядом с царем. Agathe tyche! Да благоприятствует нам Судьба, друзья!
— Да благоприятствует нам Судьба, таксиарх!
Волны бросают друг другу когда-то гордую триеру, как вырванное с корнем дерево. От нее уже почти ничего не осталось. На волнах лишь жалкие обломки корабля. И все же триера не тонет. «Токсема» еще держится, хотя она полностью во власти волн.
Никто из тех, кто на корабле, не знает, сколько прошло времени с начала шторма, никто не знает, куда отнесло их бурей. Один моряк, считающий себя знатоком Эгейского моря, угадывает в показавшемся впереди кусочке земли остров Серифос, который расположен на полпути между Пелопоннесом и Паросом. Другой, который считает себя не менее знающим, думает, что это Лебинтос — остров, что лежит на полпути между Паросом и Милетом. Очень может быть, что они оба не правы. В конце концов не все ли равно, где мы находимся. Главное, что мы живы и ветер, кажется, постепенно слабеет. Когда пройдет ночь, мы сможем встретить рыбаков среди островов и островков, которыми покрыто море. Они доставят нас на берег, будут ухаживать за нашими ранами и, пожалуй, даже починят нашу славную «Токсему».
Ночь холодна, как зимой. Кажется, будто звезды — зеленые, синие, красные — совсем низко спустились к морю. Сильный и холодный северный ветер сменил бурю. Люди на судне дрожали от холода: почти все одеяла да и вообще весь багаж смыло за борт; у людей не осталось ничего, кроме изодранной в клочья одежды. Нет вина, чтобы согреть кровь, нельзя и подумать о том, чтобы сварить пищу, хотя бы из тех скудных запасов, которые уцелели. Дерево размокло, как губка, а фасоль и ячмень пропитались соленой водой. Сатрап уже не занимает кресло из золота и слоновой кости, и нет на нем роскошного платья. Сидя на корточках, перс пристроился на мокрых досках палубы. Лицо позеленело, борода, прежде холеная и подстриженная, теперь намокла и повисла, жалкая и взъерошенная, как у старого сатира; он хнычет, словно маленький ребенок. Несколько еще не разбитых весел гребцы с трудом опускают в воду. Они делают это только для вида, они знают, что труд их бесполезен.
Филетер мечется от носа к корме и от кормы к носу. Мечется не столько потому, что ему нужно согреться, а больше из-за снедающего его нетерпения. Ведь он везет важное послание царю! Не потеряет ли он из-за бури и кораблекрушения несколько дней? По своим расчетам, он мог прибыть в Вавилон 16 или 17 десия. Тогда он поспел бы вовремя. Ведь выступление армии и флота, которые должны совершить новые подвиги и потрясти весь мир, намечено на 21-е и 22-е. Филетеру ясно, что триера носится где-то среди волн Эгейского моря. Даже если она сейчас ближе к Ионийскому побережью, чем к Элладе, то все равно это ужасно. Он понимает, что триера совершенно не способна к самостоятельному плаванию.
