.
— Ну и остряк же ты, Керк, — рассмеялся его приятель.
Оба затряслись от смеха и не заметили надсмотрщика, незаметно подошедшего к ним сзади.
— Эй, вы, прикусите злые языки! — сердито закричал он. — Говорите всякие мерзости друг о друге, а не об этом человеке. Да и знаете ли вы вообще, кто он?
Гребцы молчат.
— Это Филетер, таксиарх[2] Лисимаха. А сейчас он полномочный посланец царя!
— Ну и что! — нагло возразил Керк. — Евнух останется евнухом, будь он хоть десять раз таксиархом. И останется им, даже если станет полководцем.
— Хватит! — резко одернул его надсмотрщик. — Вы дураки. Всякие бывают евнухи. Филетер…
— Филетер, сын раба и гетеры[3], игравшей на цитре. Он еще очень молод, а уже в таком высоком чине… — вмешался в разговор один из пассажиров. Судя по роскошной одежде, это был персидский сатрап, перешедший на службу к Александру.
— Вранье, гнусные сплетни! — прошипел надсмотрщик приглушенным голосом. — Филетер — сын Аттала и происходит из благородного македонского рода, восходящего к самому Гераклу. Телеф, сын Геракла, и Авга — вот его предки. А Боа, его мать, была дочерью пафлагонского гражданина. Это сущая правда. Я уже сказал вам, что всякие бывают евнухи. Если вы этого не знаете, так послушайте меня. Филетер родился в Тиосе — свободном греческом городе на Понте Эвксинском. Однажды, когда он сидел на руках у няньки, та засмотрелась на похоронную процессию. Но тут одна из лошадей понесла, возникла давка и паника, нянька упала, а мальчика так придавили, что он потом уже никогда не смог стать настоящим мужчиной. Поэтому он совсем не такой евнух, как вы думаете. А теперь хватит болтать, мы выходим в море. Сейчас будет сигнал спустить весла на воду.
Филетер стоял подле капитана, время от времени откидывая с высокого выпуклого лба гладкие белокурые волосы. Ветер иногда доносил до гребцов отдельные слова его звучной, чуть хрипловатой речи. Триера быстро выходила в открытое море.
Когда «Токсема» оставила за кормой Крит, капитан все с большим и большим беспокойством стал посматривать на запад. Синие, почти черные тучи с желтоватыми краями угрожающей горой нависли над горизонтом. Море стало свинцово-серым и покрылось пенистыми, становившимися все выше и выше волнами. Если Диоскуры не смилостивятся и не сотворят чудо, начнется шторм, хотя в месяце десии это бывает очень редко. Ведь бури обычны для месяца ксантика или для гиперберстерия, когда приближается весеннее или осеннее равноденствие. На западе, со стороны Киферы и Пелопоннеса, тучи уже стали стеной, но ветер еще не знал, куда ему броситься. Оп гнал волны то от далекого Ионийского побережья, то от Аморгоса и Астипалеи на юг, то, казалось, дул с гористых островов Наксоса и Пароса, то бушевал на месте, и тогда корабль прямо попадал в его вихрь. Был он как стрела, которая, сорвавшись с тетивы, не знает, куда ей лететь. Матросы заметались по палубе, чтобы успеть свернуть бившиеся о мачту паруса, пока их еще не разорвало в клочья. Сатрап со стоном вцепился руками в подлокотники кресла из слоновой кости. Зеленовато-серая рвота запачкала его золотые украшения, драгоценные камни да и все платье.
