— Достаточно, Филетер. Об этом ты мне расскажешь завтра, когда я снова буду здоров.
Он поворачивает голову к стене. Темно-голубые веки прикрывают большие светлые глаза. Грустным и разочарованным выходит таксиарх из сумеречной комнаты.
На следующий день царь чувствовал себя никак не лучше. Филетера даже не пропустили к нему. Только самым близким друзьям из гетерии[7] и соматофилакам было разрешено войти в комнату больного. Выйдя через некоторое время от царя, они объявили:
— Александр болен. Выступление откладывается на одни день.
22-го должна была выступить армия, 23-го — флот, с которым царь хотел отплыть сам — ведь он любит море и приключения. Но врач с сомнением покачивает головой: он не верит, что одного отложенного дня будет достаточно.
22-го, когда десятитысячное войско уже стягивалось на заранее намеченных местах у Агемы и солдаты собирались в своих таксидах, илах и фалангах[8], усталая воля больного напрягает еще раз все его силы. Царя несут в восточный зал дворца, где он должен принести утреннюю жертву. Однако это так истощило его, что полководцы, даже не спросив согласия царя, снова откладывают выступление и приказывают солдатам возвратиться на свои квартиры. Наконец, уже после полудня Филетер получил возможность доложить о своей поездке царю.
— Все обстоит отлично, — говорит он своим звонким голосом, время от времени откашливаясь и глотая слезы. — Самниты и греческие города — с юга, этруски — с севера могут двинуться против римлян, чтобы подавить этот жадный и глупый народ. А египтяне и иберийцы в то же время выступят против Карфагена.
— Все это хорошо, Филетер, — медленно отвечает царь, делая большие паузы, словно подыскивая слова. — Мои полководцы прекрасно знают, как надо сражаться и побеждать. Но стоит им только столкнуться с нарушением привычных боевых порядков, узаконенных стратегией и тактикой, как они теряют рассудок. Они не умеют еще думать сами. Так же, как римляне и карфагеняне, они верят только в сильную власть, только во власть. Я тоже верю в нее. Но власть — это еще не все. Аристотель учил меня равняться не на мир идей, а на мир явлений. Все зависит от людей. Не подчинять стремился я их, а примирять. Я хотел, чтобы люди восприняли эллинскую культуру и эллинские нравы. Ты понимаешь меня, Филетер? Я обо многом еще хотел с тобой поговорить, ты хороший и преданный друг, но…
Александр весь содрогнулся от внезапно начавшегося приступа лихорадки. Пораженный Филетер позвал врача, бледного и утомленного от бессонной ночи.
