На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан | страница 156
„Этого францисканца зовут Джованни Панталео[281]. Он из монастыря Санта-Мария, находящегося в Салеми, где был учителем философии“».
— Неужели и наши монахи и попы сделаются хорошими гражданами! — воскликнула Далия.
— Ах, моя милая, я на это не надеюсь, потому что достаточно пожила на свете и знаю, что как волка ни корми, он всё в лес смотрит. Но продолжайте дальше.
Роберт рассказывал подробно о дальнейшем походе гарибальдийцев до прибытия в Калатафими.
— Ну, право же, твой Роберт — образец точности и обстоятельности! — воскликнула графиня.
— Я и сама не знаю, как надивиться этому, — отвечала Далия, — потому что он всегда был такой безалаберный. С ним свершилось чудо, настоящее чудо.
Затем в письме следовало описание сражения при Калатафими, во время чтения которого обе женщины ахали и охали, а графиня даже подносила к носу пузырек с о-де-колоном. Письмо заканчивалось известием, от которого сердце молодой девушки наполнилось благородной гордостью и она почувствовала, что точно выросла на вершок.
Вот это дорогое, радостное известие.
«На другой день полковник Сиртори позвал меня к себе и, ударив по плечу, сказал: „Я следил за вами во время битвы. Вы храбрый юноша. Гарибальди производит вас в офицеры. Вот вам шпага. Употребляйте ее всегда на защиту народа и его свободы!“ С этими словами он подал мне шпагу, взятую у одного бурбонского офицера, храбро сражавшегося и погибшего в битве».
— Ах, как мне нравится твой Роберт! — воскликнула графиня Эмилия. — Ей-ей, моя милая, ты можешь гордиться избранником твоего сердца.
— О, да! — сказала Далия, краснея.
— Чего бы я не дала, чтоб и моего племянника тоже произвели в офицеры!
— Завтра я буду отвечать Роберту и поручу ему заботиться о вашем племяннике Эрнесте. Не так ли? — сказала Далия покровительственным тоном, составлявшим весьма курьезный контраст с ее детским личиком.