Если принять во внимание, что жертвами этих гонений являлись всегда граждане, составлявшие цвет нации, то нам не покажется преувеличенным мнение историка, что Бурбоны отодвинули неаполитанское королевство на двести лет назад[214].
Затем посыпались награды. Кардиналу Руффо[215] достались несметные богатства[216]; другим — поместья и титулы, в том числе и простым разбойникам, бежавшим от виселицы. Но всего щедрее был король относительно Нельсона и его любовницы, и титул герцога Бронтского опозорил имя победителя при Абукире[217].
Вот в какое время родились Манискалько и Сальцано. Вот в какой школе они созрели.
Манискалько — палермитанец. Родившись от бедных и безызвестных родителей, он с самой ранней молодости поступил в бурбонские жандармы, доступ в которые был открыт только людям, перебывавшим, по крайней мере, в десяти острогах и имевшим свидетельства в отъявленном негодяйстве.
Маркиз Карретто[218], питавший самую отеческую нежность к этой сволочи, остановил благосклонный взгляд на Манискалько, найдя его совершенно достойным себя. После некоторого времени предварительного испытания, он сделал его своим секретарем и тот весьма скоро доказал маркизу и Бурбонам свою ловкость и проницательность в делах, требующих этих качеств, в соединении с совестью, не знающей угрызений.
Когда генерал Филанджери[219], возвратив несчастную Сицилию Бурбонам, начал назначать новых директоров полиции, то не забыл и Манискалько. Ему отдан был во власть родной город Палермо, и ученик маркиза Карретто не замедлил затмить собою учителя.
Политика маркиза состояла в том, чтобы наполнять граждан ужасом, уничтожая в них всякую мысль о сопротивлении, бесчеловечно наказывая всякую попытку к нему, — одним словом, политика всех служащих и умеющих служить тиранам. При всяком покушении на восстание Карретто жег, истреблял целые деревни, подвергал пыткам подозрительных, если же виновные спасались бегством, обрушивался на их родственников и близких.
Манискалько точно следовал по стопам своего предшественника[220]. Пользуясь неограниченною властью, он не уважал ничего, ни перед чем не останавливался[221]. Ему удалось поставить полицию выше всех государственных учреждений. В Сицилии он был королем, поработив тупоумного Франческо II[222] страхом перед народом, а народ — страхом перед королем. Бурбоны обеих Сицилий, тираны страны, в свою очередь, имели над собою тирана — страх. Они никому не доверяли, кроме полиции, и весьма часто директоры и полицейские комиссары были их властителями.
