— Отлично! Не угодно ли вам будет…
— Всего мне угодно! Выбирай сам, но только поскорей, не то у тебя в доме окажется мертвое тело…
— Сию минуту, — отвечал трактирщик; послав мальчика за вином, он подошел к котлу и, подняв крышку, воскликнул: — Что за прелесть! Накормлю вас по-царски!
— Бог наградит тебя за это на том свете, дорогой хозяин. Я сегодня из Комо, а ведь это порядочный переход. Зато какая приятная дорога, какие виды, что за воздух!
Но восклицания его мгновенно прекратились, как только хозяин поставил перед ним аппетитное блюдо.
Насытясь от земных благ, наш художник закурил сигару, вышел на балкон, с высоты которого виднелась вся долина Эрбы[134] с блестящими, как жемчужины, озерками — Альсерио, Пузиано и Анноне[135], среди которых сверкал серебряной лентой извилистый Ламбро[136]; трудно было найти что-нибудь прелестнее этого ландшафта.
Эта великолепная картина обрамляется слева уединенной, высокой и обрывистой горой Барро[137], на которую, по словам летописей[138], бежал Дезидерий, король лангобардов, разбитый папскими войсками (в те времена папские солдаты еще умели побеждать[139]), основав на ней богатый и сильный город, что доказывают многочисленные остатки лангобардских построек, находимых на горе[140]. За горой Барро поднимается Монтероббио[141], некогда гнездо феодальных хищников[142]; а за ним тянутся зеленеющие холмы, живописной гирляндой окаймляющие долину скромного Инчино, в древности Личинофора[143], описанного Катоном и неизбежным Плинием[144]. По скатам этих холмов рассыпаны сотни веселых деревушек, хорошеньких вилл готического стиля, украшенных ползучими растениями, домиков с портиками и киосками, обвитых гирляндами винограда. Ниже виднеется Парравичино[145] со своей наклонной башней, а за ним на остром утесе — замок Якова Медичи, правой руки Франческо Сфорцы[146]. Далее красивым полукругом тянутся новые цепи холмов, новые деревни[147], пока, наконец, глаз не упирается в крутые скаты уединенного Монторфано[148].
С лазурной высоты царственное светило заливало своими яркими лучами этот прекраснейший уголок Ломбардии.
Роберт от души наслаждался великолепным зрелищем, полной грудью вдыхая чистый, богатый кислородом воздух. На материнскую улыбку природы он отвечал улыбкой благодарности. Восхищенный взгляд его бродил по небосклону, спускался на землю, следя за полетом жаворонка, который, казалось, долетал до облаков, бродивших белыми островками по синему небу. Непреодолимое волненье охватило художника и, как у всех искренних и добродушных людей, выразилось восклицаниями и монологами.
