На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан | страница 110

В нашем же заключении мы можем сказать, что перед нами — уникальное событие в литературе, целиком разгадать которое мы пока не в силах.

Какова была причина создания Мечниковым литературной мистификации? Что послужило ее отправной точкой? Решился ли он сразу после знакомства с итальянским романом на дерзкую операцию, в духе Гарибальди? Или же интеллектуалу-анархисту наскучила подневольная переводческая работа и где-то на середине чужого текста возобладал его мятежный дух? Сообщил ли он о своем замысле автору, с которым, возможно, был знаком? Как Витторе Оттолини в таком случае отнесся к роману «Виторио Отолини»? Или же Мечников скрыл от Витторе Оттолини свою литературную авантюру, сознательно исказив его имя и изменив название его романа?

Об этом приходится только гадать. Если найдется переписка Мечникова с Оттолини, если будет обретен и прочитан архив журнала «Дело» начала 1880 г., тогда и эта литературная тайна будет окончательно разгадана.

Сейчас же предположим главное: вновь публикуемый роман «Гарибальдийцы» — достоверно установленная литературная мистификация Льва Мечникова, составленная им на основе книги Витторе Оттолини, при этом «Виторио Отолини» можно считать очередным его (и весьма изощренным) псевдонимом.

На вывеске трактира, расположенного в самом конце единственной улицы, пересекающей как раз по середине деревушку Альбезе[132], красуется поясное изображение Сан-Карло[133]; но оно исполнено до такой степени безобразно, что беременные крестьянки, в интересах своего потомства, проходя мимо, стараются не смотреть на него; Сан-Карло весь одет в красное, а руки его скрещены на груди, словно он умоляет прохожих зайти в трактир, как выражался богохульный хозяин трактира.

Роберт не нуждался, однако, в этом приглашении со стороны святого: желудок его и без того говорил достаточно громко. Поэтому Роберт вошел, нюхая приятный запах, исходивший от жаркого, разогревавшегося в котелке. Сняв с плеч ранец, он бросил его на стол вместе со шкатулкой, в которой хранились его рабочие инструменты, т. е. краски, палитра, полотно и кисти.

Хозяин быстро подбежал к нему, как паук к мухе, попавшейся в предательскую паутину, и приветствовал молодого человека обычным:

— Добро пожаловать, синьор!

— Здорово! — отвечал ему Роберт, снимая шляпу с широкими полями и проводя рукой по волосам своей густой и черной гривы, спускавшейся ему на плечи. — Послушай, любезный хозяин, — прибавил он, — я умираю от голода и жажды.