— Чево, жить не хочешь?!... А это мы счас и проверим... — Корней ткнул стволом карабина в воротник кухлянки.
Грянул выстрел. Прощаясь с драгоценным свинцом, латунная гильза, кувыркаясь, прочертила пространство, и больно ударила рядом стоящего Валихана...
Совершенно оглохший нанаец мотал головой и водил руками по снегу. Уже в забытьи бормотал, переходя временами на свой диалект, то про злого Баюна, то про муку, то про майора...
— На Выпь работает, гнида вонючая! — бурчал озлобленный Корней...
* * *
Раздербанив полозья, беглецы вырезали снежные кубы, остервенело вгрызаясь в твердые пласты хрустящего снега...
С первыми порывами ветра уложили последний ряд ледяных кирпичей. Валихан взгромоздил на сужающийся верх обломки поломанных нарт и облепил их снегом. Вскоре, среди безмолвной снежной пустыни выросла бело-синяя кособокая чаша, опрокинутая при этом донышком вверх...
— Это ты здорово придумал, Аман! — фамильярно балагурил Корней. — Да я, насчет, крыши говорю. Если верх тулупом прикрыть, завалилось бы все, наверное?
— Это не я... В степях, когда юрту ставят, плетеные боковые стены сверху специальным сводом скрепляют. Шанрак называется... Степняки — народ кочевой. Сегодня здесь — завтра там. Собрал, разобрал, с собой увез...
— Как палатку что ли?
— Сам ты палатка, для степняка шанрак, считай дом. А где дом — там жизнь... Это у тебя, Крест, ни кола, ни двора...
— Ну — ну, не тебе чета...
Внезапно навалившийся сон сморил вконец обессилевших беглецов...
Солнечный луч трепыхался в силках паутины, свисающей с заплесневевшего угла. Рядом с ним, разгоняя пауков, тарелка репродуктора бодро вещала о поистине гигантских шагах социалистического государства...
Благодаря неустанному старанию великого кормчего, жизнь советских людей, по-видимому, веселела и улучшалась изо дня в день. Только в далекой Тмутаракани это никого совершенно не интересовало, и вот уже битых полтора часа майор разрушал иллюзорный мир своего подручного.
— Нам, хоть так, хоть эдак, захотят — все равно «лоб зеленкой намажут»[6]!.. Не сейчас так потом... В Кремле — Бухара!... Хозяин метет всех подряд, без разбору... Загубил вдесятеро больше и нас не пожалеет... Кругом догляд!... Перед «особистом» прогибаемся не за страх, а за жизнь... Вот он, — Выпин кивнул в сторону двери, — по званию капитан[7], что нашему армейскому, считай, подполковнику равняется...
— У них там кругом секретность, черт ногу сломит, — солидарно зашептал Фикс, настороженно оглядываясь на комнату, откуда Белочкин не показывался с самой ночи.
