— Во дают, во керосинят! — рассмеялся Коваленко. — Чисто газовая камера. А ну, вылезай по одному на воздух!
С черноволосым пришлось возиться больше всех. У Трунова заболели ладони, пока он тер парню уши, а тот лишь слабо мыкал и все норовил ткнуться своей широкой физиономией в лужу.
— Да ну его к черту! — ругнулся Бабаев. — Пусть полежит, пока с другими во дворе разбираемся.
Разбираться пришлось долго. Медленно трезвеющие мужики со слезами лопотали об ошибках молодости, штрафбате, зануде-командире, изменщицах-бабах. Коваленко с великим трудом лишь выяснил, что мужики пришли к Рудковскому взять кое-что из тряпок своим «изменщицам» и распили магарыч.
А с чернявым разговор не состоялся. Пока Коваленко и Бабаев во дворе разбирались с пьяной компанией, он сбежал через окно.
— Ну и артист! — Трунов старался не глядеть на Коваленко. — Совсем дохлым притворился…
— Что за дружок? — спросил Коваленко у Рудковского.
Тот тяжело поглядел на него, отвернулся и, криво усмехнувшись, ответил:
— Корефан что надо. Может, встретитесь, так приветит за меня…
— И есть чем?
Рудковский в упор глянул на Коваленко, глаза сверкнули неприкрытой злобой.
— Угостит, не беспокойся. Проглотишь одну пилюльку и навек сытым будешь. Дудка у него справная.
— Дудка, говоришь? — переспросил Коваленко.
— Ничего я не говорил! — спохватился Рудковский. — Давай вези куда надо, нечего душу мотать.
Не знали о беглеце и мужики. Тот уже был у Рудковского, когда они пришли к нему с самогонкой, и ни с кем не разговаривал, пил молча.
— Пётрой его Генка называл, — припомнил один из мужиков и опасливо глянул в сторону, где ссутулившись сидел на дрожках Рудковский. — Уж так он вокруг него чечетку бил, только что в маковку не целовал!
Коваленко позвал Бабаева.
— Ты вот что, Алексей: поезжай с Рудькой и краденым барахлом в горотдел, а я тут схожу по двум-трем адресам. Вернусь через часок.
Однако ни через час, ни через два Коваленко в горотдел не пришел…
*
Пингвин, Мырка и Грузин пришли на лесной склад точно в назначенное Фартовым время. Он уже ждал их, злой, нетерпеливый с жестокого похмелья.
— Вы где же, фраера, ползаете? Я уж подумал и не придете. Топор взяли?
— Вот! — Грузин суетливо отвернул полу плаща.
На веревочке под мышкой висел аккуратный плотницкий топор.
— Ну, двигаем! Колупнем базу, тогда врежем. Я на четверть первача с Сычихой договорился. Самогон, он в тыщу раз лучше казенки. В казенку известку кладут, а она кишки разъедает. Ну, а может, кому шанпань больше по вкусу? Это в другой раз. С ног валит, собака! Ох, и попил я его. Падла буду, не вру. Фронтовой друг мой Гошка Арбейзян эту шанпань сам до войны гнал. Убили его, когда мы с ним в разведке были. Уж я за него покрошил гадов! Самого, правда, в руку разило.
