— Я ни в какую войну не ввязывалась! — возмущенно воскликнула вдова Данишка.
— А что же вы делали? — холодно парировала тетушка Анна и колючим взглядом своих серых глаз медленно прошлась по морщинистым женским лицам. — Да разве нашлась в этом священном вертепе хоть одна женщина, которая бы запретила своему мужу или сыну идти в солдаты? Мужчинам одним бойню не устроить, хоть тресни, если бы мы, женщины, им не потакали. А теперь вольно нам плакаться, что мужей да сыновей, мол, из дому позабирали. Теперь поздно слезы лить! Но вот мой сын не пойдет на войну, покуда я жива!
Часа в четыре пополудни немцы вместе со своим грузовиком убрались со двора. Волнение, вызванное в людских сердцах неожиданной радостью, выразилось в самых необузданных проявлениях: Полес, возчик из Ференцвароша, выскочил на середину подвала и, прищелкивая пальцами, с залихватским гиканьем пустился в пляс, а старая прачка, склонившись над ведром в углу подвала, натужно исходила рвотой; едва стих этот веселый переполох, как очередной зловещий слух всколыхнул улегшиеся было волны переживаний. В шесть часов вечера привратник, выглянув из подъезда, углядел, как в соседний дом проследовала группа нилашистов — человек восемь-десять до зубов вооруженных винтовками, автоматами и ручными гранатами.
Подобно осенним мухам, которые, прежде чем сдохнуть, жужжат настырнее и злее кусают, словно смерти наперекор, так и нилашисты в последнюю неделю осады кружили все неугомоннее и наносили убийственные удары измученному городу, со все более ожесточенной злобой уничтожая недругов. Днем они охотились на дезертиров, а по ночам убивали евреев. Каменные набережные Дуная, в особенности поблизости от мостов, по утрам казались черными от крови замученных людей. Едва наступала темнота и огонь осадных орудий смолкал, как тишину безлюдных улиц нарушали ружейные выстрелы и треск автоматных очередей.
— В соседнем доме идет облава, — сообщил привратник, нервно покручивая густые, седые усы. — А потом наверняка и к нам заявятся, тем более что тут они вообще ни разу не были.
Евреев, правда, среди жильцов дома не было, зато дезертиры имелись. Сын тетушки Анны, подделав увольнительное удостоверение, вот уже восемь дней отсиживался в подвале. Солдатский мундир он скинул, когда немцы обосновались было во дворе: старый почтальон отдал ему взамен пиджачишко со своего плеча; однако теми мерами предосторожности, каких достаточно было против немцев, при нилашистах не обойдешься.
