Мне показалось, ей было тяжело на это решиться. Она сказала: «Ну возьми», протянула мне одну, дала закурить. Я затянулась, и она начала рассказывать свою историю.
Она много грустила, и ее родственница-психиатрка предложила ей выпить пару таблеток. После ее состояние так сильно изменилось, что ее упрятали в психиатрическую клинику в ее городе. Там их заставляли мыть унитазы и драить полы. А тут хорошо. Но вот если бы не эти две таблетки…
Я спросила, какой у нее диагноз.
Она сказала: «Там шизу ставили. А тут не говорят».
Мм.
Она мягко взяла меня за запястье: «Ты так внимательно выслушала меня. Спасибо тебе большое».
Мы обнялись.
Именинница, пришедшая к этому моменту, облокотилась половиной тела об подоконник, куда так часто осыпается пепел, и сказала: «Господи, какие вы милые».
А та девушка добавила: «Ты не стала меня переубеждать или судить, спасибо тебе».
Мы обнялись еще раз.
* * *
4 декабря 2020
М., ч.2
Я уже писала о ней, но сейчас, узнав ее лучше, мне хочется добавить: мне очень, очень ее жаль.
Просиживая часы в кабинке туалета-курилки, я часто слышала, как она вбегала, хлопая дверью, и кричала о том, что ее отец умирает. Он умирает каждый день, почти каждый час.
«Не надо яд, я вас умоляю, не надо».
Я не знаю, как с ней общаться. Выхожу из кабинки, она вздрагивает, но не оборачивается. Тоненькая маленькая фигурка стоит у окна под открытой форточкой и плачет.
«Ну вы не видите, что ли, что человек умирает. Какой яд, блядь, вы охуели».
М., привет.
Она оборачивается и хрипло отвечает: «Привет».
Я мою руки в абсолютной тишине. Однажды я видела, как она мочила голову в этой раковине, стоя у распахнутого окна.
* * *
Она ходит привидением и мягко стучит в дверь каждой палаты. Говорит медленно и скомканно одну и ту же фразу: «Прости, пожалуйста, у тебя не будет чего-нибудь сладенького?»
Она не ест ничего в столовой. Только пьет кофе и воду. А еще выкуривает по сигарете так часто, как ей дают. Очень сложно отказывать ей в просьбе, думая о том, как это может сказаться на ней.
Как-то я дала ей целую шоколадку, и она вернулась снова через полчаса: «Пэростипжлстауутебянебудтчегонитьсладнького?»
Я сказала: «Прости, пожалуйста, у меня больше нет», – но от этой лжи мне особенно неприятно.
* * *
Одно время, когда ее загоняли в столовую вместе со всеми, она садилась рядом и я оказывалась в одном с ней никотиновом пузыре. Вся ее одежда, волосы, каждая клеточка кожи источала этот запах, словно собственного у нее и не было. В такие моменты я желаю ей приятного аппетита, если она грызет хлеб, или здороваюсь, если она пьет кофе.
