И вдруг произошло кое-что странное. Я почувствовала присутствие воинственной Энис Гоуди. Она нетерпеливо зашептала мне на ухо: «Тот человек был корабельный цирюльник. Он выдирал зубы и отрубал ноги. Он ничего не знал о женском теле. А ты знаешь. У тебя все получится, Анна. Твои руки – это руки матери, используй же их».
Бережно, невероятно бережно я исследовала крошечное тельце нерожденного малыша, пытаясь разобраться в путанице изгибов и выпуклостей. Я хотела найти ступню. Если осторожно потянуть за стопы, плод встанет в нужное положение, а там уже можно будет ухватиться за ягодицы. Я нащупала что-то похожее на ножку, но это могла быть и ручка. А ручка была мне вовсе не нужна. Если тянуть ребенка за руку, на выходе из чрева у него переломаются косточки в плече. Самая мысль об этом была невыносима. Но как же узнать наверняка? Пухлые пальчики новорожденных почти одинаковы на руках и ногах. Я нахмурилась, и мое замешательство не ускользнуло от миссис Момпельон.
– В чем дело, Анна? – тихо спросила она. Я поведала ей о своих затруднениях. – Найди пятый палец и попробуй его отвести. На руке большой палец противопоставлен остальным.
– Не отводится! – воскликнула я. – Это стопа!
Более не сомневаясь, я потянула. Ребенок сдвинулся, совсем немного. Медленно, подстраиваясь под содрогания тела Мэри, я двигала и тянула, двигала и тянула. Мэри была сильной женщиной и стойко выдерживала теперь уже беспрестанную боль. Когда из чрева показались маленькие, болтающиеся ножки, события стали разворачиваться все быстрее. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы подрагивающая пуповина оказалась передавлена. Я с трудом просунула руку под ягодицы ребенка и затолкнула пуповину обратно. Мэри завыла и затряслась, по спине у меня пробежала обжигающая струйка пота. Еще несколько минут – и она разрешится, я была в этом уверена. Я очень боялась, как бы головка не запрокинулась и не застряла в чреве, поэтому нашарила крошечный ротик и осторожно сунула в него палец, чтобы прижать подбородок к груди в преддверии новых потуг. Мэри извивалась и кричала. Я тоже кричала, призывая ее тужиться сильнее, и уж совсем было отчаялась, когда она обмякла и ребенок вновь скользнул внутрь. Наконец, в потоке крови и коричневой кашицы, он появился на свет – маленький, скользкий малыш. Миг спустя он уже вовсю надрывался.
Заслышав крики ребенка, Рэндолл откинул одеяло с двери и ворвался в комнату. Его большая ручища, подобно мотыльку, металась между влажным теменем сына и раскрасневшейся щекой жены, словно он не знал, кого из них ему больше хочется приласкать. Я принялась собирать запачканные простыни, а Элинор – отворять ставни, и лишь когда в комнату полился угасающий свет, я вспомнила, что мы не отняли пуповину. Рэндолла послали за ножом и нитками, пока из Мэри выходил блестящий послед. Пуповину перевязала и перерезала миссис Момпельон. Я взглянула на нее, растрепанную, в брызгах крови, и представила, как же выгляжу я сама. Мы засмеялись. И вслед за тем целый час в самый разгар мора мы праздновали жизнь.
