– Ты хорошая мать, Анна Фрит. – Энис мрачно взглянула на меня. – Твои руки не будут пусты вечно. Помни об этом в самые безрадостные минуты.
Она прекрасно знала, что подарила моему сыну лишь короткую передышку. Час за часом действие снадобий ослабевало, и вскоре жар вернулся, а к полудню Джейми уже бредил.
– Мама, тебя Том зовет! – тревожно бормотал он тоненьким сиплым голоском, размахивая здоровой рукой, чтобы меня подозвать.
– Я тут, родненький, скажи Томми, что я тут.
Я едва сдерживала рыдания, но при упоминании имени Тома из моих гудящих от боли грудей засочилось молоко, темными пятнами проступая через ткань корсета.
На следующий день Элинор Момпельон принесла для Джейми шелковый мешочек с завязками.
– Внутри утоляющее боль средство, присланное одним из кембриджских товарищей мистера Момпельона. Мешочек надобно вешать на грудь больного слева, прямо над сердцем.
– А что в нем? – с надеждой спросила я.
– Ах да… Я справилась о содержимом и, сказать по правде, не убеждена, что это лекарство принесет много пользы… Однако его прислал весьма уважаемый врач, написавший, что флорентийские доктора считают его очень действенным, а ведь им не раз приходилось иметь дело с чумой.
– Да, но что там? – вновь спросила я.
– Сушеная жаба.
Я заплакала, хоть и понимала, что ею руководили самые благие намерения. Что я могла с собой поделать?
Миссис Момпельон принесла еды, но мне кусок не шел в горло. Она сидела со мной рядом, держала меня за руку и шептала такие слова утешения, какие, по ее разумению, я была в состоянии слушать. Лишь потом я узнала – ибо тогда я могла думать только о своих печалях, – что, проведя со мной несколько часов кряду, она шла к моей соседке Мэри Хэдфилд, у которой, придя ее утешить, занедужила мать. А оттуда – в дом напротив, к Сиделлам, где было трое зараженных, а потом к Хоксвортам, где лежали при смерти Джейн, что была на сносях, и муж ее Майкл.
Джейми мучился пять дней, прежде чем Господь наконец счел, что пора его призвать. На пятый день на теле его расцвели странные круги – багровые рубцы, проступавшие под кожей. Вскоре они сделались фиолетовыми, а потом иссиня-черными и твердыми, как корка. Казалось, плоть его начала разлагаться, пока сам он еще дышал, и рвалась наружу из слабеющего тела. Услыхав о появлении этих новых чумных меток, Момпельоны пришли вдвоем. Джейми лежал на соломенном тюфяке у очага, где горел тихий огонь против вечерних заморозков. Голова его покоилась у меня на коленях, и я поглаживала его волосики. Священник опустился на жесткий каменный пол и начал молиться. Жена его молча встала со стула и устроилась рядом. Слова доносились до меня словно бы издалека.
