— Сейчас, атай, я мигом, — крикнул он, ныряя напоследок, и, выплыв, сразу же вышел, отряхиваясь, на берег.
Вскоре отец и сын снова сидели верхом и продолжали прерванный путь.
Приглядываясь ко всему, что встречалось на пути, Салават стал опять понемногу отставать. Ну разве можно равнодушно проехать мимо посвистывающих сусликов, которые застыли возле своих норок, обследуя напряженным взглядом окрестности.
Между тем земля не успела просохнуть после недавнего дождя. Да и на поверхности листьев все еще поблескивают капельки. Порхают с цветка на цветок пестрые бабочки, угрожающе жужжат занятые сбором меда темные мохнатые шмели, а на осине, что стоит одиноко посреди поляны, устроился черноголовый дятел и без устали долбит ее ствол.
Салават ощутил, как его очарованная душа сливается с природой, а из его растревоженного сердца так и рвется наружу песня восторга:
Ровных нет, ай, да на Урале дорог.
А вдоль гор да молодой березняк.
Славя в песнях родной уголок,
Не могу я насладиться никак…[2] Юлай тем временем успел уже отъехать на довольно почтительное расстояние, как его резвый скакун внезапно приостановился, навостряя уши и притопывая, и вдруг, ни с того ни с сего, мотнул головой и заржал. Сивый конь Салавата ответил ему и тоже встал.
Отец с опаской огляделся по сторонам.
— Видать, неладное почуяли… Давай-ка, улым, проедем в ту сторону, посмотрим, что там, — позвал он сына.
Однако кони заартачились, не желая трогаться с места. Их беспокойное ржание встревожило лошадей, что паслись возле озера. Вожак-жеребец громко фыркнул, выгнул шею, словно гусак, и стал собирать свой косяк. Не подчинившихся его призыву кобыл, мирно пощипывавших вместе с жеребятами траву, он начал подгонять, покусывая некоторых из них за крупы.
— Никак волки в уреме? — предположил Юлай.
— Волки? Да вроде бы не видать…
— Мы-то можем и не увидать, да вот лошади их завсегда чуют. Глянь-ка, как дергаются!
— Верно, нас испугались.
— Да нет. Мы тут ни при чем. Кабы из-за нас, они б давно с места сорвались, не топтались бы на одном месте. Не иначе, как ждут нападения. Вон, смотри, уже приготовились. Скучились вместе, голова к голове, а кулунов[3] посередке оставили. Пускай только попробуют волки напасть, они их задними ногами лягать начнут.
А те все не показывались. Молодняк и окружившие стригунков кобылицы притихли. Один лишь вожак, как и прежде, не находя себе места, беспокойно фыркал и нетерпеливо бил копытами.
Вскоре из лесной чащи показался оседланный конь. Заметив волочащегося за ним человека, одной ногой застрявшего в стремени, Салават вскрикнул:
