Остановившись на въезде в поселок, Павел поболтал с охранником, потом уселся в машину и вернулся в город. На повороте к «Полю чудес» торчала древняя (еще не прибранная к рукам) заправка с обшарпанными синими колонками советского образца. Градов залил канистру бензина и отправился в старый район города. Он заезжал в крохотные, заваленные снегом дворы, выходил из машины и подолгу бродил около застывших на приколе автомобилей. Далеко не у каждого пенсионера имелся гараж, а стоянка стоила денег — и немалых — вот и держали они свои машинешки под окнами. Весной, когда стаивал снег, старики седлали ржавых «коней» и отправлялись на земельные участки с покосившимися домиками-скворечниками, именуемыми гордым словом «дача».
По улице Строителей возле дома номер семь он углядел похожую на компактный броневичок, недавно окрашенную «победу». Кузова послевоенных машин отливались из качественного листового металла, надежно оцинковывались и потому служили долго. А значит, на такой «победный» кузов можно было положиться. Павел вышел из машины и неторопливо обошел припорошенный снежком автомобиль, выглядел тот замечательно, что называется, живее всех живых.
— То, что доктор прописал, — вполголоса пробормотал Градов и повеселел.
Беззаботно насвистывая, он пнул переднее колесо, оно достойно выдержало удар, то же было со вторым и третьим. Когда он приблизился к четвертому, с верхнего этажа донесся сердитый окрик:
— Прочь от машины, хулиганье! Вера, милицию вызывай!
Павел резко отпрянул и посмотрел наверх. С балкона пятиэтажки на него взирал тощий разъяренный старикан в лупообразных очках.
— Убирайся отсюда, шпана! — истерически взвизгнул он, стараясь придать голосу грозные нотки.
Павлу представилось, как дедок при этом гневно притопнул. Светиться дальше смысла не имело, Градов надвинул шапку на глаза и, чтобы сбить бдительного деда с панталыку, энергично зашагал в сторону видневшегося на углу гастронома.
— Вот, за чекушкой и чеши, алканавт проклятый. Чтоб тебя! — неслось ему вслед.
Юркнув в толпу возвращающихся с работы голодных граждан, суетливо закупавшихся пивом и полуфабрикатами, он почувствовал себя в безопасности. Машина ему понравилась, и он решил, что задуманное должно получиться, если, конечно, госпожа Фортуна его не оставит, а он в нее очень верил.
Будильник противно загнусавил: «Вставай, жизнь проспишь!». Ольга поднесла руки к лицу и протерла спящие глаза, нехотя приоткрыла один, потом второй. Непроглядная темень зимнего утра действовала угнетающе, полежать бы еще, понежиться. Олег самозабвенно храпел, накрывшись подушкой. Его потешная привычка — нахлобучивать ее на голову на манер наполеоновской треуголки — Ольгу умиляла. За стеной слышался недовольный плач пятилетней Леночки, протестующей против утренней побудки и сборов в ненавистный детский сад. Из туалета несся угрожающий скрежет — Вениамин усердно закапывал свежую порцию произведенного им пахучего продукта. Жизнь била ключом.
