Сквозь беспрестанные всхлипы и заикания Павел разобрал, что документы она подкинула, что никто ее не видел, что она бежала три квартала, прежде чем решилась остановить такси. Слушая дочь, он удовлетворенно кивал, на лице его светилась довольная умиротворенная улыбка.
— Умница. Я в тебе не сомневался. Сим-карту выброси, купишь новую. Позвонишь через три дня. О прилете в Бангкок сообщу. Будь предельно осторожна. Деньги отнеси в банк, оставшиеся не транжирь. Загорай, купайся, ни о чем не беспокойся. И жди. Скоро увидимся, детка. Целую.
Отключившись, он озабоченно поскреб заросшие щеки, вспомнил, что не брился уже три дня и отправился в ванную. Предстоял трудный день, и роль убитого горем отца нужно было сыграть убедительно. Он тщательно выскабливал намыленные щеки безопасной бритвой и беззаботно насвистывал. Впервые за последние две недели он чувствовал себя спокойно и уверенно. Наклонившись к раковине обмыть лезвие, он почувствовал на себе посторонний взгляд, поднял голову, взглянул в зеркало и отшатнулся от неожиданности. Из зеркальных глубин на него смотрело кровавое месиво иссеченного вкривь и вкось обезображенного женского лица. Страшные, с вывернутыми наружу краями порезы вздулись, обнажив лицевые мышцы. Неряшливые пряди черных волос свисали на лоб запекшимися кровью сосульками. Правый глаз, перерезанный наискось, — вытек, и подсохшая слизь расплылась вокруг зияющей мертвой глазницы желтоватым пятном.
— Катерина! О черт! — выдохнул Павел и попытался отмахнуться от жуткого видения.
Но оно не пропало. Напротив, изуродованное лицо как будто приблизилось. Тогда он зажмурился и медленно сосчитал до десяти, потом осенил себя крестным знамением и осторожно приоткрыл правый глаз — в зеркале никого не было. Решившись открыть глаза полностью, он осмотрел руки, грязное лезвие бритвы и передернулся:
— Одно из двух: или мне пора в психушку, или я больше не должен бриться безопасной бритвой. Из двух зол выбирают меньшее. Перехожу на электробритву.
Видение произвело на него такое омерзительное впечатление, что он решил принять душ. Смыв с себя, как он любил выражаться, негатив, Павел почувствовал себя много лучше. Сидя на излюбленном месте перед камином и допивая коньяк, он добродушно посмеивался над собственной впечатлительностью: «Лизавету ругал! А сам-то, будто кисейная барышня, разнюнился. Привидение, ха-ха-ха. Слабак».
Настроение у него поднялось, он призадумался. И тут его осенило! Эврика!
