Мне открыли одно купе, и я устроился на нижней полке. Кроме меня и двух охранников в вагоне никого не было.
За этими решетками я чувствовал себя как зверь в зоопарке — не хватало лишь дощечки с надписью «Осторожно — СВЭ» (социально-вредный элемент).
Ехали с остановками больше полудня, пока не добрались до Йошкар-Олы. Я увидел провинциальный город с преимущественно одно- и двухэтажными деревянными домами и полуразрушенными тротуарами из досок. Улица, по которой меня конвоировали, носила название «Советская» и шла прямо от вокзала до тюрьмы. Тюрьма — 4-этажное каменное здание с «намордниками» — сразу бросалась в глаза. На вахте меня обыскали и направили в одну из небольших камер, где на нарах устроились трое небритых мужчин с угрюмыми лицами.
— Ты кто будешь? — спросил один из них и плюнул на пол.
— Как кто? Обычный человек.
— Это я и так вижу. Меня интересует: за что попал? — Его глаза обшарили меня с головы до ног, скользнули по рюкзаку и чемодану. У меня создалось впечатление, что он не прочь познакомиться с их содержанием.
— Меня осудило ОСО.
— Это что-то вроде «тройки»?
—Да.
— Ты что, контрик?
— Нет.
— А зачем тогда посадили?
— На этот вопрос довольно трудно ответить. Вероятнее всего по чисто профилактическим соображениям.
— Больно мудрено говоришь. Профилические соображения. Это что такое?
— Меня, видимо, считали опасным для общества из-за моего происхождения и моих связей, и решили поэтому изолировать.
— А сколько дали?
— В общем семь лет.
— А сколько отсидел?
— Четыре.
— Ого,— в его голосе послышался оттенок уважения.— Курево есть?
— Нет. Некурящий.
— Это плохо.— Его взгляд был вновь прикован к моим вещам.
— А вы за что сидите? — поинтересовался я в свою очередь.
— Известно. По 162 статье (кража).
— Понятно. Уже осудили?
— Да. Сейчас должны гнать в этап.— У зэка был низкий лоб и надбровья как у неандертальца. На руках я заметил татуировку: сердце, пронзенное кинжалом, и женские имена — Нинка и Люся.
— А что у тебя в сидоре?
— Ничего особенного. Одежда.
— А в чемоданчике? — Колючие глаза внимательно фиксировали меня. Сейчас, подумал я, он скажет: «Открой!» — и начнется шмон. Но у меня был в запасе хороший способ защиты.
— Там медицинские книги. Я же врач и еду по «спецнаряду».
Я прекрасно знал, что врачи в колонии — полубоги, ангелы-хранители, от которых зависит жизнь зэков, и поэтому их, обычно, не трогают. Эти же мужики, вполне возможно, попадут в ту же колонию, что и я.
— Врач? А ты не врешь?
