Вот почему я говорю, что эти матери – страннейшие создания: матушка Блера ползала по комнате, пока не собрала все монетки до единой и не положила обратно в ручонку сыну, потом опустилась на колени у его кроватки и заплакала навзрыд.
Нет, в самом деле, согласитесь, эти матери – большие чуда́чки!
На меня коммерческая затея Блера повлияла совсем иначе. Для меня она имела большое значение: что бы ни случилось, один из наших сыновей всегда сумеет заработать на жизнь. Я увидел в своем ребенке признаки лидера и был очень, очень горд этим качеством. Я чувствовал одно, а его мать – совсем другое. Что же? Несомненно, материнский инстинкт – тот самый инстинкт, который во все времена заставлял и заставляет матерей жертвовать собой, заслонять отпрысков от опасностей и боли, – многократно преувеличил увиденное. Мать Блера плакала, потому что видела усталого маленького мальчика, который весь вечер в одиночку бегал с тяжелой пачкой газет по улицам, где его подстерегали разные опасности. Я же смотрел на него как на гордого маленького предпринимателя, чье первое коммерческое дело увенчалось большим успехом и подарило опыт, который в будущем придаст ему храбрости и веры в свою способность справиться со следующей затеей.
Восприятие зависело от точки зрения и предшествующего эмоционального опыта. Моя жена, мать Блера, усвоила один жизненный опыт, а я – совершенно другой. Следовательно, и поступок сына каждый из нас воспринял сквозь эту собственную призму.
У Блера длинные волосы, но не подумайте, чтобы мой сын был похож на девочку или изнежен. Я упоминаю об этом потому, что это важный штрих в моем рассказе о нем. Волосы у него достаточно длинные, чтобы скрыть деформированные уши. Дело в том, что природа сыграла с мальчуганом жестокую шутку, забыв снабдить его ушными раковинами. У него только ушные дырочки. Слышит Блер почти так же хорошо, как любой человек с обычными ушами, так что отличается от других только внешне. Однако то, чего природа не додала ему во внешности, она с лихвой восполнила иными способами, как и доказывает моя история про предприимчивость мальчика. Насколько я могу судить, Блер не очень печалится об отсутствующих ушных раковинах, и, когда он вырастет, этот недостаток не будет его огорчать, и он не станет обижаться, когда другие дети начнут подсмеиваться над ним за длинные локоны.
Но Блер уже сейчас хитроумно пользуется своей особенностью – когда хочет прикинуться, будто не слышит, как его просят сделать что-то, что ему очень не хочется. Возможно, он, как Томас Эдисон, обнаружит, что недостаток слуха помогает отфильтровать уйму ненужной болтовни, которая иначе мешала бы размышлениям. Возможно – и я надеюсь в этом ему помочь – Блер научится слышать только конструктивные речи, а все остальное будет пропускать. Я приложу усилия, чтобы он никогда не научился слышать речи клеветников или, если уж услышит, притворялся, что не разобрал их, как порой делает сейчас, когда мать зовет его: «Блер, сию же минуту слезай с яблони и оставь бедных пташек в покое». В таких случаях он решительно глохнет. Но стоит папочке сказать: «Блер, пойдешь со мной сегодня на рыбалку?» – как хитрющий мальчишка тотчас услышит эти слова, причем даже издалека и без малейших усилий.
