образовала союз алеманнов (
Alle Manner); племена из низовий Рейна стали называться франками; а приморские обитатели устья Эльбы и Везера объединились в племенной союз саксов. Несмотря на отсутствие внутреннего единства, эти племенные союзы осуществляли вооруженные походы совершенно иного уровня, превосходящего все расчеты создателей тщательно спланированной обороны римских границ. Римляне исходили из предпосылки, что нападение германцев на любом отдельно взятом участке можно предугадать и нейтрализовать, не пуская врага на территорию империи. Но при первом же массовом вторжении Марк Аврелий обнаружил, что сеть построенных римлянами дорог открывала варварам путь к самому сердцу империи. Спустя еще 30 лет всевозрастающей угрозы Рим наконец понял, что его империи угрожает непрерывная цепь племенных союзов, растянувшаяся от Северного до Черного моря: саксы, франки, алеманны, маркоманны, квады, сарматы, языги, готы, карпы. Старые методы дипломатии, опиравшиеся (более или менее явно) на военную силу, здесь оказались неэффективны. В условиях крайнего напряжения на границах эта военная сила должна была быть доступна в любой момент. Это возлагало дополнительное бремя на армию, поскольку теперь безопасность границ требовала постоянного присутствия на месте службы всех солдат гарнизона.
Нужно особо отметить, что превосходство римской армии отнюдь не основывалось на более совершенных технологиях. Хотя римляне были опытнее своего противника в военном строительстве и ведении осады и были лучше обеспечены оружием и доспехами, все же и те и другие оставались людьми железного века. Напрашивающееся сравнение с современным противостоянием африканских племен вооруженным по последнему слову техники отрядам весьма обманчиво. Сильной стороной римлян было не вооружение, а четкая организация, обеспечиваемая более высокой политической культурой.[14] Но это также делало территорию империи более уязвимой. Примитивным племенам германцев не хватало дисциплины и умения планировать действия, но ведение войн составляло основу их общества, и каждый германец был воином — и это давало значительное численное превосходство над римлянами с их сложной системой разделения труда, значительным числом рабов, колонов (арендаторов) и городского пролетариата. Именно поэтому в долгосрочной перспективе германцы могли нанести громадный урон сложному взаимозависимому городскому обществу и экономике империи. Германцы с их примитивной моралью кочевых земледельцев и воинов, согласно которой каждое племя могло занять землю своего непосредственного соседа, быстро оправлялись от поражений, кроме разве что самых сокрушительных. Они были физически сильнее римлян и уж точно не уступали им в отваге: их свирепость в бою давно вошла в легенды. Тацит пророчески разглядел в их воинственной независимости новый источник неукротимой силы, которая может стать причиной фатальных перемен в судьбе Рима.
