Крестьянка была веселая и словоохотливая; она согласилась сдать мне комнату, рядом с комнатой неизвестного мне господина, но «не дешевле, чем за сорок лей»; по ее словам, там «чисто, и можно на славу выспаться. А уж перины-то какие! — прибавила она, — так и утонешь в них! А сад какой тенистый, а сливы — прямо пальчики оближешь! Да и чего только нет у меня, — заключила она, — все есть, что только душа пожелает!»
На другой день в полдень я взял чемодан и водворился на новом месте.
III
В первую ночь я не мог заснуть. Сосед мой долго расхаживал по комнате; потом я услышал, как он осторожно запер дверь на засов, а около часу или двух ночи с таким облегчением вздохнул, словно вырвался из рук душившего его человека. Признаюсь, меня охватил страх, когда я услышал, что он заговорил; сначала он пробормотал какие-то неразборчивые слова, потом произнес целые фразы, и, наконец, мне показалось, что он начал читать. Все это было непонятно, странно. Потом раздался такой шум, что я вскочил с постели. Должно быть, он швырнул на пол книги.
Я снова лег, устремив широко открытые глаза во мрак комнаты. Все затихло. Я слышал только печальный рокот реки.
Прошло немного времени, и в соседней комнате опять послышался шум, и на этот раз мне показалось, что моего соседа охватило просто неистовство. Он кричал, бранил кого-то, то и дело вздыхал, произносил невнятные слова, разрывал и комкал бумагу, вероятно это были листы, вырванные из книги. До меня явственно донеслось, как он чиркнул несколько раз спичкой и поджег что-то, и это что-то быстро загорелось. Потом я услышал, как загудело пламя в печи.
Через несколько минут огонь погас, и сосед мой снова начал метаться по комнате, яростно крича:
— Да, да, очень хорошо! Еще один! Еще один! Еще один глупец, который не понимает, что говорит! Так им и надо. Шарлатаны! Боже, как глупы люди!
В эту ночь я в первый раз в жизни понял, что такое смертельный ужас. Сосед мой плакал. Я не мог сомкнуть глаз. Разумеется, он был сумасшедший. Если бы в тот миг в его комнате щелкнул засов, нечаянно им задетый, я бы, кажется, не сдвинулся с места и так бы и оцепенел, как лежал: прижав одну руку ко лбу, а другую стиснув в кулак. Мне чудилось, что все вещи в комнате — стол, занавески, стулья, печь — шевелились, словно какие-то чудовища, страшные звери; их образы мелькали в моем помутившемся от страха разуме, плясали, скакали и кривлялись вокруг меня, будто бы дух сумасшествия, витавший в соседней комнате, вселился в них и повелел им вовлечь меня в свой фантастический вихрь.
