— Капитан, — обратился к нему адвокат, — вы раскалились, как печь, отчего бы вам не повесить шинель на вешалку? Обоим нам было бы удобнее.
Как раз в это время капитан подсчитывал в уме, что уже трижды он удачно держал банк… Сейчас в банке сто тридцать лей… Он несколько раз протягивал колоду карт, намереваясь уступить кому-нибудь место банкомета, но потом быстро отдергивал руку.
— Ну, сдаешь карты или нет? Если боишься, уступи место другому. Начал играть в карты, еще когда унтер-офицером был, и все никак не научишься! — накинулся на него молодой Палидис.
Капитан почесал двойной подбородок; казалось, будто скребли брюхо судака. Он повернул голову к дамам и закричал густым басом:
— Лина, дорогая, три раза мне повезло, рискнуть ли в четвертый раз?
Все засмеялись; послышался пронзительный голос худощавой дамы:
— Ну, сдавай еще раз!
Капитан сдал карты и проиграл.
Взбешенный, он вскочил и грубо крикнул адвокату:
— Оставьте же, наконец, меня в покое! Какое вам дело до моей шинели?
Всеобщий смех заглушил бычий рев вояки, простодушная ярость которого показалась всем нелепой.
— Это шинель виновата.
— Пошли ее ко все чертям, капитан!
— Не видишь, что ли, — ей недостает двух пуговиц!
— С нее свалится погон.
— Отошли ее домой, Делеску, иначе проиграешься в пух и прах!
Капитан ушел, ступая тяжело, как слон. В прихожей раздался его голос:
— Эй, солдат!.. Повесь шинель на вешалку… Выброси ее вон… Немедленно отнеси ее домой, а мне подай новую…
Возвратившись, он сел спиной к адвокату, который весело позвякивал горстью золотых монет.
Морой проиграл тридцать лей. Он сидел, подперев голову рукой, ослабевший, печальный, погруженный в мрачные думы о том, как бы вырваться отсюда, из этого скопища людей, где звенели деньги, где все хохотали и бранились. Кровь приливала к сердцу; ледяной холод змеей пробегал у него по спине, он дрожал с головы до ног; в ушах стоял гул, похожий на отдаленный грохот волн в ночную пору. Иногда как сквозь сон он чувствовал, что сознание его мало-помалу гаснет, как уголь, засыпанный золой. Все кружилось у него перед глазами. Игорный стол словно уплывал, унося с собой последние жалкие гроши. Слабеющий рассудок Мороя временами совсем угасал. У него было такое ощущение, точно он висит в воздухе. В желудке он чувствовал тяжесть, к горлу подступала тошнота.
— Господин Морой, ваша очередь метать банк, — обратился к нему старик Кристодор.
Столоначальник внезапно встрепенулся, как дремлющий человек, голова которого клонится на грудь.
