При жизни самого хозяина — Киву — дом его был полная чаша. Покойник был человеком зажиточным, но несчастная вдова его, оставшись одна, руководилась в житейских делах, как это часто случается с женщинами, более чувством, нежели разумом. Теперь она была в полном смятении, думая о судьбе своей дочери Султэники, совсем уже взрослой девушки.
Раз не повезет человеку в чем-нибудь, так и все у него из рук валится.
У бедной старухи выступали на глазах слезы, когда она смотрела на многочисленные, теперь опустевшие пристройки. Она не нищенствовала, но коли едва сводишь концы с концами, то это уж не жизнь, а мученье.
Два бычка, корова, два жеребца, десять овец и баран — разве это не бедность, ежели в хозяйстве прежде держали восемь пар быков венгерской породы, шесть коров, и у каждой вымя с ведро, девять резвых коней и большую отару овец, которые, спускаясь с гор, оглашали блеянием долину реки.
II
Начало декабря.
Валит снег, мелкий и частый, будто в небе муку просеивают, и резкий ветер разносит его во все стороны, слепя глаза. Под глубоким покровом снега спят холмы. Дальний лес одет голубоватой дымкой, деревья словно осыпаны цветом абрикосов и слив. Глухой шум проносится по холмам и теряется в глубоких долинах. Небо хмурое. Стаи ворон, подгоняемые ветром, каркают, спеша к лесу. Вьюга усиливается, ветер гуляет по холмам. Вечерние сумерки ложатся на землю темным погребальным покровом.
Река Доамна, пенясь, стремительно несет свои воды, сердитый шум ее тонет в вое ветра; большие льдины и толстые коряги ударяются о сваи моста.
В такую метель редко кто пройдет по деревне. Дороги занесены снегом, едва виднеются тропки шириной с лопату.
Но тропинка, ведущая от примэрии[1] к корчме, расчищена весьма старательно.
В окнах домов мигают желтоватые огоньки коптилок. В деревне необычная тишина — непогода точно сковала ее. Только во дворе корчмы хрипло лают два сторожевых пса.
Зато в самой корчме — дым коромыслом: Никола Грек в кругу деревенских заправил справляет свои именины.
Ведь один раз в году бывает Николин день!
В дверях корчмы стоит высокий, плечистый крестьянин с багровым лицом; он то и дело мотает головой, посмеивается и разглагольствует сам с собой:
— Таков уж человек… хватит рюмочку, другую, третью… глядишь, и пьян как стелька… а уж потом… Боже милостивый!.. Льешь, льешь, как в бездонную бочку… А что-то Санда скажет… Работящую жену послал мне господь, но уж больно лютую…
Из корчмы доносится звон стаканов, притоптывание каблуков и монотонное гудение кобзы. Пляшут с таким неистовством, что потолок сотрясается. А когда танцы немного утихают, все принимаются кричать наперебой:
