— Мы хотим, чтобы в нас видели личность, — объявила Сара. — Личность, а не какой-то там объект. А в желании казаться привлекательной нет ничего зазорного! — Она уже почти кричала.
— Тогда нет ничего зазорного и в том, чтобы воспринимать женщину как сексуально привлекательную личность, правда? А если так, то почему Дега не мог писать голых женщин только потому, что ему нравилось на них смотреть?
— Не мог!
— Да почему?
— Потому! Я уже все тебе объяснила!
Ого, неслучайно говорят, что гнев красит женщину.
— Ты что, меня совсем не слушаешь? Если бы Дега писал женщин для того, чтобы взбудоражить свое воображение, он делал бы это иначе! Ты посмотри на эти картины. Разве можно, глядя на них, думать, что Дега был импрессионистом-вуайеристом?!
— Но это все равно голые женщины. И с этим ничего не поделаешь, — невозмутимо сказал я.
— Да что ты как заведенный талдычишь «голые, голые». Они не голые, а обнаженные.
— Какая разница…
— Большая. Серия называется «обнаженные», а не «голые».
— Это нечестно, — возмутился я. — У тебя кончились аргументы, и ты начинаешь придираться к словам.
— Все честно! Не мне тебе объяснять, какое значение могут иметь слова.
— Тогда тебе, наверное, будет неприятно узнать, что, по-моему, «обнаженная» звучит даже более эротично, чем «голая».
— По-моему, тоже.
Я изумленно уставился на нее.
— А что тут такого? — Сара пожала плечами.
— Все это время ты утверждала, что картины Дега — чистое и непорочное искусство. Что в них нет и намека на эротику. Что женщины на картинах обнаженные, а не голые. А теперь ты признаешься, что слово «обнаженные» звучит более эротично, чем «голые». — Я вскинул руки. — Ты противоречишь сама себе!
Кажется, я ее доконал. Она шагнула ко мне, глаза ее сверкали.
— Во-первых, это ты противоречишь мне. Во-вторых, твои заявления настолько абсурдны, что я не понимаю, что́ мы обсуждаем. В-третьих, Дега никогда не был женат и однажды даже заявил, что женщины безобразны. Сомневаюсь, что ему так уж нравилось смотреть на безобразных женщин. В-четвертых…
— Он считал женщин безобразными?
— В-четвертых, «обнаженная» звучит более эротично, чем «голая». Но эротизм не равнозначен похоти. Эротизм куда тоньше и сложнее, чем сексуальность.
— Согласен, но…
— Между «обнаженная» и «голая» огромная разница. Такая же, как между эротикой и порнографией. Как между Моцартом и Мерилином Мэнсоном. Любовью и совокуплением. Благородным вином и мочой, которую подают в китайских ресторанах. Все дело в утонченности вкуса. В умении различать оттенки, чувствовать нюансы и глубину. Это то, что отличает нас от африканских горилл, членов студенческих клубов и биржевых брокеров.
