— Надя, — Иван рванулся к ней, но натолкнулся на прозрачную стену. — Надя!
— Уходи. Тебя ждут. Плыви.
Иван оскользнулся, и едва не свалившись в реку, съехал по склону на причал. Он рванулся обратно, к ней, и опять натолкнулся на невидимое препятствие, которое оттеснило его к лодке.
— Плыви, — повторила она.
Она его отпускала, но от того не становилось легче. Теперь, смотря на ее печальную улыбку, он чувствовал себя еще гаже, чем всегда, когда вспоминал о своем предательстве. Иван был опустошен. Под прощальным взором ее глаз хотелось покончить со всем этим. Шагнуть в реку и одним вдохом набрать полные легкие воды.
Ноги будто повинуясь чужой воле ступили с перекошенного причала в лодку. Он отвязал веревку, взял весла и стал усиленно грести. С каждым гребком берег неправдоподобно быстро отдалялся, а Иван все никак не мог оторвать глаз от ее лица, пока берег полностью не заволокло туманом.
Он потерялся в этом густом молоке. Из рук исчезли весла, исчезла лодка. Мастер подался вперед и наткнулся на препятствие. Скрипнуло. Это была калитка. Отворив ее, он прошел вперед. Белое марево исчезло, растворилось, будто и не было его.
Был теплый, солнечный день, Иван очутился посреди маленького дворика паромщика Потапа. Первое на что наткнулся взгляд: на скуластенькое личико Марьи. Мастер вспомнил его неожиданно отчетливо. В продолжение этого сна она вновь кушала спелое, сочное яблоко, покачивая стройной ножкой. Черные волосы ласково развевал легкий ветерок, а за ее спиной, у избы, раскинулся калиновый куст, на котором безмятежно чирикал и чистил перышки воробей.
Тихий, ласковый ветерок, будто сорвался с цепи. Стал порывистым и злым. Калина качнулась и точно когтями заскрежетала ветвями по стеклу маленького окошка. Волосы Марьи разметались по лицу. Выскользнуло из руки надкушенное яблоко и покатилось Ивану под ноги. Испуганный воробей пустился в крик, стал биться о темное стекло. На стекле блеснули алые капельки крови. А после, при новом ударе о стекло он и вовсе свернул себе шейку. Его скорчившееся тельце, разметав крылышки, упало Марье на белоснежный подол и задрожало.
Под безжалостными порывами ветра заскрипела старая яблоня над головой. Уносились вдаль сорванные листья, осыпались красные яблоки, исчезая в стремительно жухнущей траве. Солнце скрылось за черной тучей. Небо заволокла угрожающе темная мгла. Марья, сложив руки лодочкой, подобрала замершее птичье тельце, и в ее ладони хлынул настоящий багровый поток. Веером сквозь ее пальцы он пролился на подол, и на белом сарафане распустились алые цветы.
