Каждое свободное мгновение я стремилась проводить вне дома, жадно впитывая происходящие вокруг перемены. Курх пытался меня вразумить, напоминая о недавно перенесённой болезни — но куда там! Неодолимо тянуло наружу. На свежий благоухающий воздух, под небо, пронзительно синее, навстречу Куту, ошалевшему от весны и до изнеможения прыгающему по лужам, поднимая тучи брызг. Но главное к нему, к Курху.
Последняя ночь Зимы изменила меня безвозвратно. И новыми, Весенними глазами я смотрела на мужа с восхищением и восторгом. Я с трудом могла вспомнить, каким он казался мне раньше, Зимой. Это было словно бы в другой жизни. Как могли эти сильные руки казаться холодными, когда сейчас от его объятий по коже бегут волны жара? Как мог он походить на ледяное изваяние, когда его прикосновения так мягки и приятны? Откуда столько тепла в его взгляде, столь отстраненном в далёком прошлом, когда сейчас, распростершись под ним, разгоряченная, с разметавшимися косами, я ловлю в них своё отражение?
Только сейчас, казалось, я по-настоящему поняла, что же такое близость с мужчиной. Я ощущала его жар, его тяжесть, твердость его плоти. Теперь, когда Курх входил в меня, я почти не чувствовала сопротивления, словно бы мое тело ждало и хотело принять его. И каждый его толчок отдавался внизу живота приятной истомой, и волны тепла разбегались вверх от нашего единения.
Я целовала его, запускала пальцы темные волосы, привлекая к себе, гладила широкие плечи и напряженные мышцы рук. Курх наклонялся ко мне, и я чувствовала на своей шее его горячее, сбивчивое дыхание.
Это было упоительно и сладко. И, наполненная до краев его семенем, я чувствовала себя как никогда живой. И понимала, верила всем сердцем в мудрость богов, создавших так, что дух Зимы и его жена порождают актом своей любви изобилие во всем серединном мире.
Я глядела на мужа за работой, рубящего дрова, чинящего оружие или же просто играющего с Кутом, и в голове невольно всплывало его лицо с бисеринками пота, ощущение его кожи под пальцами, сладость его дыхания. Было бы глупо обманывать себя, говоря про долг и процветание рода. Нет, было и это, но более того был жар, обжигающий щеки и эхом отдающийся во всем теле, желание чувствовать его в себе. И совершенно не важно…
Прохладная ладонь коснулась моего лба, и я открыла глаза.
— Все хорошо? — Курх склонился надо мной, с едва уловимой усмешкой заглядывая в лицо. В свободной руке он сжимал полузаштопанную рубаху, которая соскользнула с моих колен, когда я задремала, заплутав в своих мыслях.
