Зимняя жена | страница 32



— Ты тёплый, — пораженно выдохнула я, гладя колючую щетину. Он едва заметно улыбнулся.

— Должно быть, да.

Моя рука скользнула к его волосам. И, повинуясь зову гулко стучащего в ушах сердца, я притянула его за затылок к себе — и поцеловала.

Губы Курха были мягкими, дыхание обжигало. Я подалась вперёд, не отрываясь от него. Не знала, что нужно делать, но не хотелось останавливаться.

Курх перехватил инициативу, прижал к кровати, навалился сверху. Приятная тяжесть.

Я чувствовала твердость его естества, как легко проскользнул он в моё тело, как обнял, прижимая к себе. Он двигался, и я, верно, тоже. И он был тёплый, жаркий, горячий, внутри и снаружи. Я и не знала, каким прекрасным может быть живое тепло.

Он излился в меня с полувздохом-полувсхлипом, и я сама тяжело дышала от необъяснимого жара внизу живота. Я была переполнена до краев и счастлива — да, наверное, полностью и абсолютно счастлива.

Курх приподнялся было, собираясь встать, но увидел белый силуэт Кута, свернувшегося на скамье. Вопросительно глянул на меня, но вряд ли нам в этот момент нужны были слова.

И он остался.

*

Меня разбудил перезвон, доносящийся с улицы. Я выскользнула из постели, метнувшись к двери, и обомлела: с крыш нашего дома и двора свисали прозрачные ледяные наросты, а с острого кончика капала, капала, капала вода. Дзынь-дзынь по скатам, ведрам, лужицам.

— Что это? — пораженно воскликнула я. И не увидела — почувствовала приближение мужа, его тёплое тело за спиной.

— Весна, — коротко ответил он, и, приобняв, поцеловал меня в макушку.

ЧАСТЬ 2. ВЕСНА

Весна!

Сказочное, невероятное слово, переполненное звонкой, кипящей энергией, билось у меня в крови. И я таяла от этого жара, плавилась изнутри и снаружи, и словно снег под солнцем стекала с меня Зима, оставляя Сирим, Жену безо всякой ледяной оболочки.

Я словно бы рождалась заново. Училась видеть, слышать, дышать. С каждым новым днём в проталинах во дворе все больше чернела земля, и её сырой, пряный запах кружил голову. Понемногу проклевывались первые робкие ростки травы, на ветвях деревьев набухали тугие почки. И слова из рассказов Хранительницы — почки, трава, листья, капель — наполнялись смыслом и живительной силой.

Все, что раньше составляло мое существование, казалось сейчас блеклым, тусклым. Снег, прежде сверкающий и слепящий, утратил свой блеск, и словно выпустил из плена настоящие богатства красок.

Ярко-зеленые травинки, голубое небо, тепло-желтое солнце. Да и сам наш двор и дом преобразились, раскрылись до мельчайших оттенков древесины. Я заметила, что перья на плаще Курха отливают синим, с редкими прожилками насыщенной зелени. А шубка Кута, вечно пропадавшего во дворе, выгорела местами до настоящей рыжины. Хотелось сохранить эти краски, перенести их на ткань, дерево, глину, и я забросила в дальний угол сундука все свои серые и черные нити, достав настоящие, яркие сокровища из дальних уголков нашего края. Солнце преломлялось на радужных бусинах, и словно сами лучи вплетались в вышивку рубахи.