— И сейчас ворожбой занимаются, — сказала Юрга. — Девушки на жениха гадают.
— А ты, случайно, с ними не была? — поддел ее Зигмас.
— Конечно, была!
— Ну, и кто же твой суженый?
Юрга тряхнула своими длинными светлыми косами:
— Красивый, умный и не такой лопоухий, как ты.
Ребята рассмеялись.
Зигмас прикусил губу. Ну и язычок у этой Юрги, лучше ее не трогать.
— Пора назад, — обратился к друзьям Ромас.
— Послушай, Гоголь-Моголь или как там тебя, раз уж ты Костаса сюда затащил, почему бы тебе меня назад не отнести? — с издевкой спросил Йонас.
— Могу и в озеро зашвырнуть, если тебе так неймется. Сдается, ты забыл про мое первое условие. Никакой я не Гоголь-Моголь, а Юргис Гогялис. Запомнил или еще раз повторить?
— Ты что, спятил? По мне, так Гоголь-Моголь куда лучше. Юргис Гогялис вовсе не звучит, я бы сказал, по-деревенски даже как-то. Другое дело Гоголь-Моголь. Что-то вроде псевдонима. А ведь псевдоним не каждому разрешается иметь, только знаменитостям — скажем, певцам, писателям, киноартисткам.
— Да, но я ведь не киноартистка.
— Неважно. Ты бы мог запросто в цирке работать — медведей, к примеру, поднимать, — не отставал Йонас.
— Осторожней на поворотах! — вскипел Юргис. — Так недолго и по шее схлопотать.
— Не кипятись, Гогялис, лучше почитай нам что-нибудь из своих стихотворений, — вмешалась Лайма. — Он у нас и стихи пишет, лирические, сам мне читал.
Ребята не поверили своим ушам. Этот увалень, драчун, задира — и вдруг поэт? Нет, непохоже что-то, да и вообще немыслимо!
— Одно мне даже запомнилось, — сказала девочка, — хотите послушать?
Весной, когда цветут цветы,
Я жду, появишься ли ты.
И осенью, когда дожди,
Тебя молю: приди, приди…
Кто-то захлопал в ладоши, кто-то сдавленно рассмеялся… Опустив голову, Юргис сидел на пеньке и пристыженно молчал…
Вечером, проводив девочек, ребята вернулись в свой лагерь. Их глазам предстало невеселое зрелище: палатка валялась на земле, вещи раскиданы, от кострища не осталось и следа.
Глава четвертая. У подножия горы
Отчалили втроем: Зигмас добровольно вызвался стеречь палатку. Да и опасно вчетвером в надувной лодке. Они, конечно, могли попросить лодку у отца Лаймы, однако Ромас заупрямился: была нужда одалживать, когда у самих есть, пусть и не такая хорошая. Ведь долг — это прежде всего какая-то подчиненность другим, а ребята хоть здесь поживут свободно, без опеки взрослых. Зависимость, какой бы она ни была, гнетет, подсекает человеку крылья…
Йонас с Костасом не возражали — на своей так на своей, какая разница? Хотя на деревянной, пожалуй, было бы быстрее.
