Ангела целый день ходила под впечатлением, но фамилию скульптора не могла припомнить. Ничего, говорила, он бы не обиделся: человек, понимающий торжество как падение, а святость как тяжкое бремя, не может быть честолюбивым.
Спустя недели две и я пошла посмотреть на этих ангелов; труженик свода небесного стоял в углу под столом, а его падшего брата купили. Какая ошибка, их нельзя было разлучать.
Ангела считала, что ущерб западного существования состоит в несоприкосновении разных слоев жизни. Люди живут в «своих» кварталах строго по рангу, покупают в «своих» магазинах и больше не ездят общим транспортом. У нас пока все по-другому. Мы возвращались с ней в полночь из гостей, поставили машину на стоянку и шли к дому пешком. Пьяный нищий старик окликнул нас и попросил огня, но мы обе некурящие.
— Зажигалка… — мычал старик, давая понять, что не может с ней справиться.
Я подошла, взяла у него из рук зажигалку, и мне, хоть и не сразу, удалось добыть из нее огонь. Я бережно поднесла пламя к сигарете бомжа, он закурил и посчастливел.
Ангела сказала, что на Западе мое поведение было бы истолковано как безумие.
Однако сама не перестает удивлять мир своей экстравагантностью.
Когда она улетала, экипаж оказался тот же самый, что привез ее в Москву. Командир сразу узнал ее по глазам, вбирающим мир, как два ненасытных пылесоса, и пригласил в кабину. Потом она написала мне: «Мы теснились в кабине: я и четверо молодых летных офицеров; они непрерывно нажимали на все сто восемьдесят кнопок и ручек, самолет вырулил на взлетную полосу, и я составила сложную русскую фразу: „Пжалста, не забюте закрит окна!“ Потом мы мчались по взлетной полосе, почерневшей от резины всех разгонявшихся здесь когда-либо колес, вдруг все разом выдохнули: „Хоп!“ — и машина взмыла в воздух — ах, Таня, есть нечто, поддерживающее огонь нашей жизни и на какой-то миг возносящее нас в наши внутренние небеса, это нечто — фермент любви».
Командир экипажа Костя, который уже не смог вырваться за пределы гравитации Ангелы и потому заглянул и ко мне, решительно отрицал это дружное «Хоп!» на взлете, нет у них такого обычая. Но лучше было бы ему подчиниться ее фантазии.
Впрочем, у него и своей фантазии хватало. «Я ее как только увидел, сразу скомандовал: а ну-ка быстро в кабину!»
Он просидел у меня за чаем целый вечер; пока мы беседовали, у него выросла щетина.
А надо знать, что Ангела дочь офицера и с детства, с отцовских колен помнит, что запах кожаной кобуры и ремней, пропитанных сигаретным дымом и испарениями мужского тела, — знак силы. (Саша по ее просьбе достал из ящика свой револьвер и не мог понять, почему она бросилась жадно обнюхивать кобуру.)
