Вечером накануне Жениного отъезда он заехал в пансионат. Она теперь была тут одна среди чужих. Он нашел ее в холле: сидела у телефона, ждала звонка от Кости из Москвы. Астап в молчаливой преданности просидел около нее целый час. На сей раз Женя отнеслась к нему как к родному — в этой земле он был теперь единственным ее знакомым.
— Сиди, Астап, посиди еще: ты мне сегодня как сувенир из счастливого прошлого.
— Это обидно.
— Игрушечная обезьянка-сувенир… — пробормотала Женя.
— Жаль, — сказал он, — что я не могу отвезти тебя в аэропорт: мне в это время как раз получать моих арестантиков.
— Да, жаль, — согласилась Женя рассеянно. — Но ничего, я на городском автобусе.
— С чемоданом? — сочувствовал Астап.
— Что делать.
Костя так и не пробился со своим звонком. Москва была далеко отсюда.
Наутро в шесть часов Астап разбудил ее стуком в дверь. Она спросонья выглянула в щелочку (спит голая! — понял Астап) и удивилась:
— Ты?
— Поехали, — шепотом сказал он, чтобы не разбудить здешних жителей. — Я отвезу тебя в аэропорт, а после за арестантами.
И целомудренно опустил взгляд, чтобы не думать о ее наготе там, за дверью.
Она пожала плечами, соглашаясь, и скрылась одеться.
Времени было еще полно, и Женя не встревожилась, когда они свернули с шоссе, — у Астапа, как всегда, найдутся загадочные дела по пути. Пусть, это его забота успеть и в аэропорт, и за арестантами, а ее-то самолет еще не скоро: в одиннадцать часов. Сейчас только семь.
Скоро, ах, уже скоро — через несколько часов — она увидит своего маленького сына, а вечером позвонит из Москвы Костя, позвонит уже домой.
Только теперь она разрешила себе почувствовать, как соскучилась по ребенку, а раньше запрещала. Мама пишет, что он спит, встав на четвереньки и задрав попку кверху. И что пальчики на ногах у него в точности повторяют ее, Женины, пальчики в детстве. И что всех он узнает и различает.
Асфальтовая дорога закончилась, Астап ехал теперь по глинистому проселку, петляя среди береговых кустарников. Какая-то речка просторно разлилась, делясь на множество проток, тут и там блистала мелкая вода, квакали лягушки, стояло ясное утро, полное счастья. И куда это Астапу понадобилось заезжать?
А вчера вечером она долго не могла заснуть в предчувствии встречи с сыном, слушала задумчивое жабье «урь-рь-рь…» И снова: «урь-рь-рь…» И замирала, и гладила сама себя по упругим сухощавым бокам, чтобы успокоить нетерпение отъезда.
Мустанг заглох, переезжая через протоку. Астап открыл внутри кабины капот. В просветах меж внутренностей мотора журчала по галькам вода. Руки у Астапа стали грязными, он попросил Женю стянуть с него через голову рубашку, а брюки спустил сам и остался в плавках — узкая мартышка с гаечным ключом.
