— Ты женат?
— Да! Я же рассказывал все твоему мужу, он не передал?
— Он передал.
— Почему ты ни разу не дала о себе знать? — Он перебивал, сбивал ее заторможенно-выжидательную речь, волнения он не слышал!
— Я не могла. Это тебе легко было позвонить мне, а я не могла: мне было бы совестно перед дочерью.
— Перед чьей дочерью? — немного оторопев, он приостановился в радостном своем аллюре.
— Перед моей. Ей шестнадцать лет. И еще сын — четырнадцати. И еще один сын — четырех лет, у него завтра день рождения, — печально и укоряюще произнесла она.
— Поздравляю, — пробормотал он, споткнувшись и переходя на пеший ход.
Это, стало быть, она его осудила. «Это тебе легко, а мне», дескать, с моей высокой нравственностью и чувством чести было бы стыдно перед моими детьми…
Лишившись своей телячьей радости, он растерянно стал поминать каких-то общих знакомых. Она без всякого интереса выслушала и, когда он замолчал, продолжила свое:
— Моя дочь — она знала, кто ты мне… И муж знал. Дочь плакала… Муж тоже не в себе. Не в своей тарелке. Твой звонок внес в нашу жизнь ненужное смятение.
Он попытался возразить:
— Да вроде мы разговаривали с твоим мужем… он, по-моему, ничего…
— Нет, он совершенно выбит из колеи и напуган твоим звонком, и вообще… — И сделав паузу: — Давай-ка мы не будем больше звонить друг другу. Ведь и твоей жене, наверное, неприятно, а? Она у тебя дома?
— Да, — смутившись вконец от упреков.
— И что, ничего? — насмешливо.
— Да, — утонув, захлебнувшись в позоре; боясь при этом, что Ирка, если ей слышно, а ей слышно, конечно, догадается, что его здесь отчитывают, как пионера; хотя бы для Ирки он должен выдержать весь разговор на первоначальной радостной ноте, и он вовсе замолчал.
— Так что ни к чему все это.
— Тогда зачем же ты звонишь? — наконец с отторжением выговорил он.
— Я? Ну, узнать, может, у тебя там не в порядке…
— Да нет, спасибо, всё в порядке, — холодно.
И молчание, он — оплеванный, осмеянный, застигнутый, как бобик, на пошлом поступке. Он голосу набрать никак не мог со стыда. Наконец выдавил:
— Ну ладно, Лариса, будь здорова.
— И ты будь здоров, — прощаясь. — Всего тебе хорошего, благополучия.
— До свидания. — Он отбросил трубку. Оттолкнул, отпихнул.
Минут десять сидел, притерпеваясь к той оплеухе, которую она ему нанесла. Ужасно было стыдно перед Иркой. Она ведь предупреждала: звонок легкомысленный, а главное — смутный в отношении цели: для чего? Ты будешь понят превратно. Ты внесешь ненужное беспокойство. Ты будешь смешон.
