Зрители между тем гомонили все громче, не представляя, что теперь будет.
Правильно, кстати, не представляли. Потому что для начала мне нужно спасать не только Дом Рейнар, но и свою честь. И триединая богиня, с какого же бездонного дна пропасти мне придется ее доставать!
– Что, опять же – невнимание барона к симпатиям и увлечениям своей жены, меня никоим образом не извиняет! – продолжил я, вновь перекрывая гомон зрителей. – В связи с чем я желаю принести официальные извинения Императору, Сенату и народам Рима, Атлантиды и Септиколии. И в знак признания своего скотского поведения и порочащего честь поступка я отказываюсь от прав и привилегий фамилии! Отказываюсь для того, чтобы попробовать искупить вину, и отдать два года своей жизни охране жизни и нашей цивилизации в роли стража границы!
Вернувшись к своим секундантам, я принял у Себастиана фамильный меч, резким движением вытащил его из ножен. И, подержав на вытянутых руках, резким движением сломал клинок об колено. Специальной закалки третья копия фамильного меча, как раз для этого – для возможности сломать его картинным жестом, и предназначенная. И из-за этого действа, кстати, мне и не полагалось присутствовать в зале в форме гвардии Рейнар – потому что сломав меч на два года я отказывался от своего имени. А человеку без имени надеть форму со знаками различия фамилии индигетов – очень серьезный проступок.
Когда две половинки клинка остались в моих руках, зрители снова загомонили, некоторые даже подскакивали с мест, активно махали руками.
«Позор, позор!» – все сильнее нарастал гомон.
Посланники стражей тоже не остались безучастными. Инквизитор смотрел на меня с интересом, положив подбородок на кулак; взявший себя в руки авантюрист и спартанец взирали бесстрастно. А вот полудемон из Легиона Хищников по-прежнему открыто усмехался, показывая нечеловеческие клыки. Кажется, что если я сейчас попробую ему передать свой сломанный меч, он может даже и не откажется. Все же во времена Эйка Черного легиона хищников еще не было, и тем более не было полудемонов офицеров.
– Но прежде чем отдать свою жизнь посланникам стражей, я хотел бы принести извинения и истцу, барону Бланшфору. Барон, я виноват перед вами, и прошу извинить мою ошибку.
После этих моих слов в зале снова повисла мертвая тишина. Я сейчас словно маятник качал, с каждым движением увеличивая амплитуду движений раз за разом, и вызывая с каждым разом все более сильный отклик эмоций зрителей.
