— Да, да, прости дурака! — спохватился пристыженный Карцев и, подхватив Тамару плотнее, руками под грудь, легонько ткнулся лбом в ее макушку.
— Ты, наверное, удивляешься, что я курю «Беломор»? Эта привычка осталась с милиции. До нее я вообще не курила. И не выпивала. Но там без этого нельзя.
Сначала-то я с малолетками работала, вроде справлялась. Но потом перебросили на «химиков», то есть расконвоированных и поселенцев. Эта публика похлеще: что ни день, нарушения, а то и ЧП. С этими нервы враз измотать можно, тут и закуришь и запьешь. Они тебя и под статью подвести могут. Вот и меня подвели — чудом выкрутилась. Из рядов, конечно, пришлось уйти. Хорошо, за те годы успела многими влиятельными знакомыми обзавестись — с их помощью в коменданты и устроилась. Здесь по сравнению с прошлой работой — просто курорт. Правда, то одно, то другое ремонта просит. И режим положенный не все жильцы соблюдают. Есть и другие заморочки… Впрочем, что это я: тебя укорила, а сама завела про работу…
Запрокинув голову, Тамара подняла к нему виноватые глаза. Тотчас он стал покрывать нежными, проникновенными поцелуями ее обильные иудейские веки, и она блаженно замерла, внимая редкой для нее, изысканной ласке. Потом он перешел на щеки, крылья носа, подобрался к губам, но она внезапно отстранилась.
— Ой, от меня сейчас табачищем несет, дай, я зажую, у меня специально припасены мятные таблетки…
Компенсируя отлучение от губ, Сергей пробрался под кофточку, расстегнул лифчик и стал сжимать, разминать ее полные округлые мягкие груди. Враз их соски отвердели и оказались на диво крупными и длинными.
— Они у тебя как карандаши… — шепнул Карцев, задрал кофточку и стал легонько облизывать одно широкое темное припухлие вокруг соска, потом другое и вновь первое… Быстро дыхание Тамары сделалось прерывистым, дополнилось слабыми стонами. Свободной рукой он расстегнул модную тогда сквозную переднюю молнию на юбке, освободил женское сокровище от трусиков и сжал его. При этом ртом он заглотил половину груди и стал всасываться в нее небом… Тамара издала глубокий протяжный стон и рывком пересела на его откинутую ляжку — чтобы быть ближе к завладевшему ею мужчине. Карцев участил и усилил верхние и нижние ласки, и тогда с ее губ посыпались лихорадочные неразборчивые слова, вскрики, потом она сжалась, выгнулась, полуобернулась и, отняв грудь, впилась в его губы, вся мелко содрогаясь.
— Ох, как ты мне хорошо сделал! — сказала она немного погодя. — До сих пор дрожу. Не понимаю, как это жена решилась с тобой расстаться…
