Он выпил вместе со всеми и добавил:
— А мне, кстати, еще и сегодня, к ночи…
— Так ты снова к своей Алле пойдешь? — спросил бывший уже в курсе Хмельницкий.
— Не то, чтобы моей, но вчерашняя спевка ее, вроде, устроила и мне предложили еще порепетировать.
— И как она в постели? — с жадным интересом продолжил неугомонный Сашка. — Сколько ты подходов сделал?
— Мила. Даже очень. А что касается подходов, то я не их считаю, а женские оргазмы. Впрочем, и я в счете сбился…
— Ну, Сергей, ты даешь! Второй тост за тебя!
— Ладно, — пожал плечами Карцев, — хотя я хотел предложить за Палыча, который сегодняшний сабантуй организовал.
— А ты организовал вчерашний, — не сдавался Хмельницкий, — за который мы тебе благодарны! Правильно, Палыч?
— У вас неплохо получилось, — мрачновато признал Бутусов.
— У тебя тоже еще получится, — подбодрил Александр. — Какие твои годы?
В десять вечера все еще оживленное дружеское застолье было нарушено резким звоном дорожного будильника, который Карцев специально купил для командировок. Егор Павлович прервал очередную байку про себя и темпераментную комсомольскую инструкторшу, а Сашка встрепенулся как конь.
— Ну, Серега, пора тебе собираться, — чуть ли не хором сказали они.
Карцев с явным сожалением выбрался из уютного кресла, хрустнул, потянувшись, суставами и потряс отяжелевшей головой. Идти куда-то в ночь ему откровенно не хотелось, но… своим словом он еще дорожил.
— Чем бы запах алкогольный отбить? — спросил он в пространство.
— Чайными нифелями, — торопливо предложил Хмельницкий. — Или кофейными зернами.
— Чесноком… — хохотнул Бутусов, но тут же поправился: — Хорошо тыквенными семечками, да ведь их нет. Сойдут, наверно, и подсолнечные — у меня вот в кармане немного завалялось…
Карцев с отвращением пожевал нифеля и по настоянию Сашки еще и проглотил, затем пожевал семечки прямо с кожурой, но их выплюнул. В довершение, повинуясь собственной интуиции, съел пару лимонных долек и побрел в умывальник: чистить зубы, бриться и в целом освежиться. К половине одиннадцатого он выглядел вполне сносно и, напутствуемый фантастическими пожеланиями приятелей, шагнул за порог обжитого уютного номера.
Умиротворенный ласковым майским вечером, с проветрившейся головой, входил Карцев во двор знакомого дома на Красноармейской улице. Повторяя про себя наказ вчерашней полюбовницы (…если свет будет в одном окне, на кухне, то дочь уже уснула…), он взглянул на окна третьего этажа и чертыхнулся: все светились электричеством. Оглядевшись, он выбрал на пустынной детской площадке качели, расположенные как раз против наблюдаемых окон, и стал меланхолически покачиваться. Ожидание — весьма обычное занятие любовников. Он-то еще разместился с комфортом, а вот бедный Казанова (вспомнил легендарную биографию Карцев) как-то всю ночь мерз взаперти на темной лестнице, чтобы утром на ней же в спешке ублаготворить жену ревнивого бюргера…
