Для всех было ясно, что для приведения больницы в удовлетворительное состояние необходима радикальная мера: срыть до основания старые негодные здания и на их месте, а также на обширном пустопорожнем месте больничной усадьбы построить новую больницу по современной барачной (павильонной) системе, причём отдельные павильоны, предназначенные для различных групп больных (хирургических, инфекционных, сифилитиков и проч.), должны быть разбросаны по обширной, к счастью, территории больничной усадьбы, в значительном расстоянии друг от друга среди обильной растительности. Но всё это казалось несбыточной мечтой. И вновь решили прибегнуть к паллиативу на имевшийся запасный капитал – построить новый павильон для аптеки, приёмного покоя и конторы.
К концу отчётного года здание было закончено и в начале 1890 года оборудовано. Больница обогатилась прекрасным помещением для аптеки с лабораторией, прилично обмеблированной и снабжённой новыми штанглазами77, посудой и проч. Также были удовлетворительно обставлены контора и приёмная. Этот паллиатив, как всякий паллиатив, принёс временную пользу: освободившиеся в главном здании помещения конторы и прёмного покоя были использованы для помещения больных. Но всё же главное здание больницы, старое и негодное, со всеми описанными вопиющими дефектами, – осталось. И надежда и желание создать на месте старой больницы новую, современную, стали моей заветной мечтой.
Глава 18
Ходатайства об ассигновании денег на постройку нового здания больницы
Вспоминаю, что два обстоятельства подействовали на меня особенно удручающим образом и вместе с тем послужили сильным стимулом энергичной деятельности для осуществления моей давнишней мечты. В качестве врача-эксперта по психиатрии я вместе с ныне покойным помощником врачебного инспектора Равой и директором Костюженской лечебницы Коссаковским был командирован в Херсон по нашумевшему делу Бутми де Кацмана, убившего Ойзера Диманта78. По окончании процесса мы остались на один день в Херсоне для ознакомления с тамошними лечебными заведениями и посетили также еврейскую больницу. Я был приятно и в то же время неприятно поражён, когда увидел прекрасное больничное здание, правда, построенное по старому казарменному типу, но просторное, светлое, в котором больные были размещены свободно при достаточной изоляции различных форм заболеваний. И я подумал: как же это так – небольшая Херсонская община умудрилась создать приличную больницу, а пятидесятитысячное еврейское население Кишинёва мирится с невозможным «экдышем». Второе обстоятельство было следующее. В Кишинёв приехал по своим личным делам старший врач Бердичевской еврейской больницы и выразил желание осмотреть нашу больницу, в чём, конечно, я не мог ему отказать. При обычных обходах нашей больницы, видя её жалкое состояние, я всегда испытывал горькое чувство, а теперь моё положение было совсем критическое, ибо я знал, что Бердичевская еврейская больница помещается в роскошном парке бывших владельцев города. И вот, обходя больницу вместе с гостем, я испытывал то чувство, которое, вероятно, испытывает человек, сидящий на скамье подсудимых. Гость видел ужасное состояние больницы – крайнюю скученность, тяжёлую атмосферу, полумрак, близкое общение разнородных больных; из чувства деликатности он ничего не говорил, но часто произносим звук: «ннда». Этот звук, как будто ничего не выражающий, для меня был весьма красноречив. Я находился под гнетущим впечатлением этих обстоятельств и, думая свою тяжелую думу, наткнулся на следующий факт. Сметы расходов по коробочному сбору составлялись, как сказано выше, собранием «зажиточных и оседлых» и по одобрении городской управой поступали на утверждение Губернского правления. Губернское же Правление вело определённую тактику, направленную на то, чтобы сумма, получаемая от подрядчика при отдаче коробочного сбора с торгов, значительно превышала сумму сметных назначений. В крайнем случае, последние сокращались, лишь бы получились значительные остатки. Куда же шли эти «остатки по коробочному сбору», эти кровные еврейские деньги, выручаемые с каждого куска мяса, потребляемого еврейской беднотой? Куда угодно, только не на нужды еврейской массы. Видимо, деятели Губернского правления держались того же взгляда, которого придерживались в 1826 году члены городской управы, знавшие «архиметику европейскую и турецкую» и отказавшие в отпуске еврейских денег на постройку еврейской больницы.
