В этом звании я с Балашовым жил в добром согласии, и я не мог довольно им нахвалиться, — как вдруг явились обстоятельства, от меня независящие. Натурально, что я старался все заготовляемые для государя доклады писать сообразно тому, как Балашов мне говорил, что государь их любит, т. е. чтобы доклады были как можно более сокращены, переписаны четкой красивой рукою и на хорошей бумаге. По словам Балашова, государь объявил ему, что Особенная канцелярия имеет преимущества перед всеми департаментами. Один раз министр сказал мне с видом неудовольствия: «Только ваши доклады сходят, а прочие, из других департаментов, я привез». Через несколько времени объявил он мне, возвратясь от государя: «Поздравляю вас», и ироническая улыбка явилась на устах его: «Государь приказал вам исправить доклады прочих департаментов». Хотя я и видел, что мне предстоит беда, т. е. неминуемая ссора с министром, но делать было нечего, а самолюбие не позволяло пренебрегать докладами. Однажды Балашов с величайшим неудовольствием сказал мне:
— Государь приказал мне брать вас с собою в Царское Село, чтобы вы, в случае неисправности, поправляли доклады других департаментов, — и прибавил еще: — только ваши доклады и хороши.
С сего времени я уже всегда ездил с министром в Царское Село.
Однажды, в Царском же Селе, Балашов, вышедши от государя, объявил мне:
— Государь желает вас видеть; пойдемте в сад; там мы его встретим.
Так, действительно, и было; государь, поравнявшись с нами, остановился и разговаривал с Балашовым о погоде, переменах, которые желает сделать во дворце, в саду, и во все время разговора смотрел пристально в лорнет на меня.
Когда государь удалился, Балашов с иронической улыбкой сказал мне:
— Поздравляю вас, вы теперь с государем познакомились.
— Да! — отвечал я. — Как статуя, на которую смотрят. Ваше превосходительство забыли сказать про меня, что я, как статуя Мемнона, издаю звуки при появлении солнца[116].
Балашов кисло улыбнулся, и мы возвратились в кавалерские наши комнаты. Наконец, объявил мне Балашов:
— Государь спрашивал меня, не пожелаете ли вы быть полицеймейстером в Петербурге. Я отвечал, — продолжал Балашов, — что это место может (быть) для вас не годится: вы добротою своею и религиозностию все можете испортить.
Я поблагодарил Балашова за столь лестный для меня отзыв. Не менее того, я уже готовился подать в отставку, во избежание худшего, как внезапно следующий неожиданный случай, встретившийся со мной, остановил меня.
