Гиббс поскользнулся на ступеньке и скатился вниз под косматые лапы обезьян с закрытыми глазами, в полной уверенности, что все кончено.
Крик ужаса сорвался с губ Томпсона, и Мильн, прижатый к груди обезьяны и почти задохнувшийся, и Гиббс, барахтавшийся у ступенек, силясь подняться на ноги, услышали этот крик. Кое-как Гиббсу удалось встать, а Мильну освободиться от объятий, сжимавших его.
В ярком солнечном свете черные тени дико кружились вокруг них, в то время как они стояли ошеломленные и ослепленные. Затем Гиббс воскликнул:
— Они схватили его!
Они стояли вдвоем на ступенях и не могли оторвать глаз, пораженные ужасом. Огромный серый великан-гуннамун держал в руках барахтающегося Томпсона. Охотничий нож он либо уронил, либо его вырвали у него из рук, и он был совершенно беспомощен в объятиях обезьяны. Мильн наконец отвел от него глаза, ожидая, что тут же с ним сейчас покончат. Подняв снова глаза, он увидел, что обезьяна, державшая в руках Томпсона, карабкается кверху по наружной стене храма, окруженная толпою своих сородичей. Гиббс поднял было ружье, но Мильн отвел его в сторону.
— Не стреляйте пожалуйста, — сказал он нерешительно, — они пока еще не намереваются лишить его жизни.
Они стояли одни на лестнице. Толпа обезьян отхлынула от них, собравшись вокруг гуннамуна, который держал Томпсона. Они беспомощно смотрели, как огромный гуннамун с Томпсоном в руках карабкался на стену древнего храма.
Затем обезьяна с человеком исчезла в каком-то отверстии.
— Он погиб, — медленно проговорил Гиббс.
Джек Мильн немного помешкал с ответом. Теперь, когда все было кончено, нервы его успокоились, голова остыла, и он углубился в размышления.
— Нечего и думать пытаться спасти его из храма, — сказал он наконец. — Этим мы только ускорили бы его гибель, да и нам самим пришлось бы, вероятно, плохо. Помню, один охотник рассказывал мне случай вроде этого, как обезьяны схватили одного европейца и продержали его у себя два дня.
— За что же они его схватили? — спросил Гиббс. — Разве он тоже убил одну из них?
Мильн кивнул головой.
— Вот это-то и есть самое скверное в нашем деле, — сказал он.
На храме, четверть часа тому назад кишевшем гуннамунами, не было видно теперь ни одной серой обезьяны. Только в отверстиях и окнах башни мелькала иногда косматая спина. Гуннамуны собрались, очевидно, внутри храма, откуда доносились звуки их лопотанья, крик и визг.
— Пойдемте, — сказал Мильн. — Чего же тут стоять? Вернемся лучше в лагерь и посмотрим, что скажет старик Чури. Он знает вдоль и поперек эти древние города в нашем округе.
