А поэт Всеволод Рождественский, бывший сокурсником Ларисы Рейснер в Петербургском университете, вспоминал: «Лариса Михайловна часто выступала с чтением своих стихов, но больше любила поднимать острые, принципиальные споры. В этих спорах, очень жарких словесных боях она не имела противников. Находчивая, остроумная, скорая на реплики, она даже в крайней степени возбуждения никогда не теряла самообладания.
И втайне гордилась своим „мужским умом“, хотя сама была воплощением женственности, тонкого кокетства. Ей была свойственна романтичность, она любила всё яркое, даже резкое и решительное, но умела сдерживать свои порывы инстинктом вкуса».
Молодую издательницу волновало всё новое, свежее и талантливое в литературе. Так она одна из первых заметила в выступлениях Владимира Маяковского «его гнев, его месть, его жажду освобождения». Уже в этот ранний период творчества у неё обнаружился яркий тон в полемике с благодушно настроенными людьми и политический наступательный темперамент, непримиримость борца. Некоторым современникам эти качества казались не совсем подходящими для молодой поэтессы. Но именно такие качества: беззаветная преданность делу прогресса, стремление отдавать всю себя этому делу — были опорой её литературного таланта.
Но и в этом весьма свободолюбивом мире Лариса вела себя с удвоенным чувством вседозволенности. Однажды она захотела прийти на маскарад в «Доме искусств» — в бесценном костюме Льва Бакста к балету «Карнавал». Драгоценное платье охранялось целым взводом костюмеров, но Лариса всё же смогла появиться в нём на балу, вызвав неимоверный фурор. К сожалению, вскоре там появился сам директор государственных театров Экскузович — и платье немедленно вернули на место. Вернувшись, Лариса наблюдала, посмеиваясь в кулак, как директор пытается дозвониться в костюмерную.
В конце все того же 1920 года «мятежная чета» переехала в Москву. И тут Лариса сразу же попадает в объятия бомонда того времени. Осип Мандельштам, несколько раз навестил их в новой квартире. Много позже он с удивлением вспоминал, что Раскольников с Ларисой жили в голодной Москве с невероятной роскошью: огромный особняк, слуги, великолепно сервированный стол.
Короче, почти по-царски. Когда Осип, заикаясь, спросил у Ларисы, мол, а как же с пролетарской революцией, красавица-комиссар с большой долей цинизма ответила: «Так это же её плоды!» Вот именно этим своим поведением они резко отличались от большевиков старого поколения, надолго сохранявших скромные привычки.
