Однажды Лариса тоже попросила Фёдора взять её на заседание Совнаркома, членом которого был он сам. И она пришла — вызывающе красивая, невероятно элегантная, благоухая духами, в модных высоких красных ботинках. На фоне мужчин в потрёпанных военных мундирах и поношенных костюмах она смотрелась фантастически. Ленин косился на неё, постепенно раздражаясь, затем потребовал вывести всех посторонних, а оставшимся наркомам устроил разнос. Впредь пускать на заседания посторонних было запрещено.
Сам же Фёдор Фёдорович, сделавшись командующим Балтийским флотом, тоже впал в какое-то одурманившее его состояние и разъезжал по Кронштадту на открытом автомобиле в окружении поэтессы Ларисы и свиты девиц лёгкого поведения, да ещё и закатывал в Морском собрании с ними банкеты. И это — на небольшом острове, в военном городке с вековыми морскими традициями! Отвлекаясь от флотских дел, Раскольников дал втянуть себя в дискуссию о профсоюзах, которую Ленин назвал «непозволительной роскошью» для того тяжёлого периода, который переживала страна. При этом он был в этой дискуссии на стороне платформы Троцкого. И, пока тянулись собрания и споры, руководство Балтфлотом было значительно ослаблено, а с этим падал авторитет и самого командующего, и политических органов флота.
То ли он опьянел от своих побед на Каме и Каспийском море, то ли утратил контроль над собой, легко пройдя через английский плен и своё окружение под Казанью, но, как бы то ни было, Фёдор вместо всеобщего уважения к себе среди моряков Кронштадта, как это было в 1917 году, он стал вызывать у всех только неприязнь и раздражение. Любивший его раньше флот теперь относился к нему не как к герою и любимцу, а как к шкурнику и корыстолюбцу.
Что же касается состояния Балтийского флота к моменту назначения Раскольникова его командующим, в боевом отношении он — всего только тень прежних военно-морских сил Балтийского моря. Спасённые в Ледовом походе весной восемнадцатого года корабли теперь в большинстве своём были мертвы, ржавели у причалов. Но и те, на которых находились команды, не имея топлива, стояли без движения, с изношенными вконец механизмами. Матросы жили впроголодь, свирепствовала цинга. Очевидец тех дней писал в журнале «Красный флот»:
«В 1920 году суда стояли на Кронштадтском рейде без паров. Команды, сходя на берег, кидались искать ягод и грибов, чтобы хоть как-нибудь утолить голод. Ряды косил сыпняк. И всё бы это выдержал флот, если бы не перерождение кадров. Моряки новой формации были далеко не прочным элементом».
