— Это абсурд — воображать, что бог создал человека для того, чтобы он был несчастным. Если пожелаешь стать жертвой, то, естественно, ничто тебя не спасет.
— Вот это философия, которую я принимаю! — воскликнул лейтенант Шофолви.
Телегди пытался понять слова хозяйки. Следует ли ему обижаться? А Пал, Пал Эрдейи, как он относится к этому, наливая золотистое вино в бокал Эржебет, растерянно улыбаясь и думая о чем-то своем? К ним домой этот Пал приезжает как влюбленный, присылает цветы!
— Эржике, дорогая моя, как бы я хотела быть такой юной и свежей, как вы! Начать жизнь сначала, но не для греховных радостей, как можете подумать вы, господа, — ведь в мужской душе гнездится много вульгарных, нечистых представлений, — а для того, чтобы слиться с природой, музыкой, со всем прекрасным в мире, с тем чувством свободы и страсти, которое мне дала зрелость.
«Как она ловко вывернулась! — облегченно подумал Бароти. — С каким восхищением все смотрят на нее, даже старик Телегди, который должен был бы ее ненавидеть сегодня больше, чем когда-либо. Она снова хотела бы сделаться юной, чтобы я еще раз пережил молодые годы, загубленные ее тиранством и капризами. Эх! Как я рад, Иоланка, что ты стареешь! Немного тебе осталось, несколько лет поблистать, и все! А какой уродливой бабой ты станешь с этим огромным носом и длинной морщинистой шеей! Какая безобразная, страшная старуха получится из тебя!»
Грохот отодвигаемых стульев заставил его очнуться. Гости поднялись, чтобы стоя выпить за здоровье хозяйки.
«Хоть бы принесли скорее торт и кончился этот ужин, мужчин можно было бы усадить за карточные столы и разбить этот кружок, образовавшийся вокруг нее!»
Музыканты, перебравшиеся теперь на террасу, играли в темноте страстные романсы. Стол обносили все новыми и новыми блюдами.
Берта и Маргит приносили чистые тарелки и убирали грязные, ставили на стол полные графины и удалялись на цыпочках.
Маришка на кухне, подобно капитану корабля, отдавала краткие приказания. Пряди ее черных волос выбились из-под наколки и прилипли ко лбу; покрасневшее, нахмуренное и озабоченное лицо склонялось то над противнями, то над огнем. Сложную операцию перемещения жаркого с противней на большие серебряные блюда производила она одна, заботливо и искусно.
— Ну, что они там говорят? — время от времени спрашивала она, поднимая свое морщинистое лицо, когда Берта и Маргит проносили грязные тарелки в комнату за кухней, где Ибике мыла их.
