— Какое свинство! — ворчала Минна. — Разве это пенсия? Стыд и позор!
Национализация клиники породила и другую драму, нанесла еще одну глубокую рану доктору: теперь он уже не мог быть постоянно рядом с Анной Вебер.
Теперь она сама изредка приходила в дом Тауберов, чтобы сообщить последние городские новости, до которых столь падка была Минна, мнение того или другого старого пациента доктора об «ужасах», сочувственные комментарии по поводу той несправедливости, с какой отнеслись лично к нему, рассказать о том, как она ищет себе работу.
Но Эгону было недостаточно этих редких часов, особенно потому, что он никогда не оставался с ней наедине. Для того чтобы случайно оказаться у нее на пути, когда она уходила в город или возвращалась оттуда, он целые дни проводил теперь в саду, открыв в себе новую страсть — цветы, которые, оказывается, он любил и понимал.
По ночам ему снилось, что он оперирует, что в «его» клинике кипит работа, что очень много хлопот, что больных некуда помещать, что он получает огромные суммы денег, которые спокойно передает ему Анна Вебер, а Минна дрожащими руками прячет в шкаф, что он быстро перебирает новые блестящие инструменты. Потом он просыпался и, мрачный, подавленный, уходил на целый день в сад, блуждал по аллеям, волнуемый какими-то мыслями, на которые отвечал сам себе:
— Ах! Нет! Никогда!
Вскоре Анна Вебер нашла себе работу: она поступила экономкой в школу. Теперь она возвращалась поздно, уже в сумерках, и Минна, заметив уловки своего мужа, с шести часов начинала суетиться возле дома, словно у нее были какие-то дела, а в восемь принималась кричать, поднимаясь на крыльцо:
— Эгон, ужинать! Эгон, уже восемь часов!
Она не ленилась и двадцать раз выйти на порог, чтобы позвать его все тем же тусклым, тихим, глухим голосом. В конце концов доктор, грустный, молчаливый и продрогший, входил в дом.
Такое положение не могло долго продолжаться. Таубер нашел выход. Отдельные дома, где жили малочисленные семейства, передавали семействам многодетным или учреждениям, нуждавшимся в более просторном помещении. Бывших жильцов переселяли в меньшие дома или оставляли им полквартиры. Таубер начал исподволь готовить к этому свою жену.
— Вот увидишь, нам придется покинуть дом. По их мнению, он слишком велик для двоих. Кто знает, в какую даль нам придется перебираться.
— Это из нашего дома? — спросила разъяренная Минна.
— Да, да! Вот увидишь. Надо бы принять меры.
— Какие?
— Мы поселимся в верхнем этаже, а на первый пустим жильцов.
